Осколки Солнца
Шрифт:
Высший окаменел. Вот что скрывалось за внезапной заботой Реджины. Лишь желание найти рычаг для управления строптивым потомком.
— Как вам будет угодно. Куда мне лучше направиться?
— Так-то лучше, — безмятежно улыбнулась высшая. — Почему бы тебе не вернуться в Петербург? После того, как ты окончательно поправишься, конечно. Сегодня нас ждет роскошный пир.
*Эта песня была написана в 1933 году венгерским композитором Реже Шерешем, и существует в нескольких вариантах.
Глава 37.
«Гораздо лучше противостоять пулям, чем погибнуть у себя дома от бомбы. Вступайте в армию прямо сейчас и помогите отбить авианалёт. Боже, храни короля».
Сильно потрепавшийся плакат на крошащейся кирпичной стене напоминал о том, что даже вдали от фронта, жители Лондона находились в опасности. Устрашающе огромный цеппелин завис над городом в свете прожекторов, обещая гибель в огне. Устрашающе. Художник хорошо потрудился. Мне до минималистской выразительности его работ расти и расти.
Война, долгая, изнуряющая, изменила многое. Теперь улиц Лондона почти не освещались ночью — правительство опасалось новых бомбардировок города. И люди предпочитали сидеть дома. Мой дом опустел с уходом Патрика, и это было особенно невыносимым по вечерам.
Днём же грустить времени не было. Приходилось выживать. Патрик перед отъездом долго уговаривал меня переехать его родне в Дублин. Семья О`Ши считалось состоятельной, и лишний рот им прокормить было не сложно. Да и безопаснее то, в Ирландии. Только памятуя о нелюбви ко мне ирландской ведьмы, бабушки Патрика, познакомиться с его родней я не спешила. Тем более, что как бы не было сложно, я справлялась. Заказов на картины не было, и, как и многие женщины, я бралась за работу, которую раньше считали мужской. Даже на заводе немного поработала — но больше месяца не продержалась, когда поняла, что могу застудить руки. А без них какой художник?
К счастью, в семнадцатом году мне удалось устроиться иллюстратором — одним из тех, кто рисовал плакаты и агитки для поддержания духа в армии и тылу. Для этого тоже был необходим свой талант, которым я не блистала. Но доход это приносило. Конечно, деньги меня оставались еще и с мирной жизни. Правительство тоже немного выплачивало. Но мне приходилось помнить и о своей семье во Франции. Клод ушёл на фронт, а отцу нужно было заботиться о заболевшей матери и сестренке. Так что как только появлялась возможность, я слала им помощь.
Если верить газетам, то война вот-вот должна была закончиться победой союзников, и я молилась, чтобы это произошло как можно скорей. Предчувствие беды не оставляло меня.
Настоящим ударом стало известие из дома. Письмо, написанное еще в ноябре семнадцатого, но дошедшее только сейчас. Дивизия, в которой служил брат, попала в ловушку, и Клод оказался в плену. Первым моим порывом было бросить всё и уехать во Францию. Остановило лишь то, что пассажирские перевозки через Ла-Манш были затруднены, и сделать то я, по-хорошему, ничего не могла. К тому же было страшно, что письма, и так редкие, от Патрика, меня не найдут. А потерять связь и
И всё же судьба упорно толкала меня на Родину. Притом самым неожиданным способом. В конце февраля меня навестила Кейлин О`Ши. Неугомонная старушка не испугалась невзгод пути, чтобы лично навестить жену своего внука. Приехала она в сопровождении с еще одним своим дальним родственником, столь же отчаянно рыжим, но ирландец был тут же спроважен.
— Клэр. Ты должна найти Патрика, — заявила эта безрассудная пожилая леди, только переступила порог.
— Его дивизия где-то сейчас в районе Эльзаса. Не думаю, что он будет рад видеть меня в самой гуще событий.
— Нет, ты не понимаешь
Только сейчас я заметила, что руки Кэйлин тряслись, а в глазах ее застыло отчаяние. Без лишних слов я усадила ее на скрипящий диван, налила чаю, и даже откопала чудом сохранившийся джем для тостов.
— Рассказывайте.
— У меня был сон. Вещий. И он касался тебя и Патрика. Мой глупый внук попадёт в беду — если же не попал. И только ты сможешь спасти его. Тебе нужно поехать во Францию, и найти его.
Я нахмурилась.
— Этот сон… Вы уверены, что он вещий?
— Да! Если ты не веришь… Скажи, ты ведь знаешь человека, у которого глаза как вишневый янтарь? Он снился мне тоже. Он был вместе с тобой. Не знаю как, но его судьба связана с судьбой Патрика.
Я коснулась того места, где должна была быть метка высшего. Михаил… Я ведь никогда не говорила ни Патрику, ни уж тем более Кэйлин о вампире.
— Но это невозможно. Он… его нет среди живых.
Если мне снова не соврали. Хотя ведь и сама Вальцер могла ошибаться.
— Так я не ошиблась! Этот человек реален! Значит и мой сон правдив! Клэр, прошу! Я знаю, что у тебя нет причины любить меня. Но если с Патриком что-то случиться… простишь ли ты себя?
Это был нечестный приём.
— Что мне делать, если я всё-таки попаду во Францию? Чего мне стоит ждать?
— Не знаю. Но вот, возьми. Это убережет тебя от беды.
Ирландка протянула мне тряпичную, очень старую и много раз латаную куклу в холщовом платьице. Ещё одно пугающее совпадение — у куклы были тёмные кудрявые волосы из шерстяных ниток, и зеленые глаза-пуговицы. Будто кто-то давным-давно знал, что эта игрушка попадет именно в мои руки.
— Её когда-то сшил мой отец из лоскутков. А я позднее заговорила её от чего только могла. Она не даст тебе пропасть.
Патрик. Если я и в самом деле могла его спасти, стоило попытаться.
Наверное, кукла и в самом деле была заговорена на удачу, так как Ла-Манш я пересекла почти без приключений. Только подхватила простуду.
А вот куда двигаться дальше — в Париж, Баланьяк, где жила моя семья, или на восток, к линии фронта, я так и не решила. Если Патрик напишет мне в Лондон, то письмо дойдет не скоро — а потом его еще нужно будет переправить. Так что, только сойдя в порту Дьеппа, тут же отправила Патрику письмо. Может быть, оно найдет его раньше, чем я.