Осколки

Мелентьева Вера

— Зачем ты сделала это с нами?

— Хотела, чтоб он забрал меня с собой. Осточертела твоя рожа перед глазами. — Каждое слово я наносила, как удар. Мне хотелось видеть, как он истекает кровью и корчится от боли, но физической расправы я учинить не могла, приходилось работать с тем, что есть. — Посмотри внимательно, как я счастлива на этих кадрах. Ты когда-нибудь видел меня такой? — Желваки на его лице заходили, он с трудом сдерживал себя, чтоб не добить меня прямо тут, на больничной койке. Я расхохоталась, как сумасшедшая и принялась

срывать с себя электронику.

Палата тут же наполнилась медицинским персоналом. Мне вкололи какой-то препарат и я отключилась вновь.

Честно говоря, я с радостью отправилась бы к праотцам, чем видеть лицо Бессонова, понимать, что он меня ненавидит, и ненавидеть его в ответ. Еще вчера я была самой счастливой, а сегодня я потеряла все. Можно было сколько угодно обвинять в случившемся Антона, но Глеб даже не удосужился спросить как это могло произойти, он просто меня убивал, не дав ни единого шанса.

Когда в следующий раз я пришла в себя, Бессонов сидел рядом и держал мою руку в своей.

— Послушай меня, Детка. Если ты начнешь дурить, я упеку тебя в психушку и ты закончишь свои дни там. Как только тебя подлатают, я заберу тебя домой. Будь умницей и возможно, у тебя появится шанс увидеть в жизни что-то более радостное, чем я, но это вряд ли.

Так прошло несколько дней. Бес не отлучался. Он пытался со мной разговаривать, но я редко отвечала. Тяжело вести беседы с человеком, который пытался сжечь тебя заживо и убил вашего не родившегося ребенка. Однажды, я все-таки сказала:

— Посмотри на себя. Во что ты превратился. Сидишь здесь и медленно сходишь с ума. А может быть уже сошел. Убивая меня, ты убиваешь себя. Может быть меня и нет, а я всего лишь плод твоей фантазии?

— Ты права, Милая. С той лишь разницей, что убила нас ты.

Глава 27. Искупление

Время тянулось неумолимо медленно. Каждый вечер я засыпала с мыслью о Глебе, который меня любил, и которого любила я, а просыпалась с неуемной жаждой крови. Мне очень хотелось остаться одной и выплакать все, что накопилось, но по непонятным причинам Бессонов дежурил круглосуточно. В виду его постоянного присутствия мне приходилось держать себя в руках, меньше всего я хотела бы обрадовать его своими слезами. Иногда я ловила в его глазах страх, он словно переживал, что я возьму да и сигану из окна. И был близок к истине.

— Тебе не надоело пасти меня? Ты так весь бизнес потеряешь.

— Не беспокойся, на твой век бабла хватит.

— Вообще-то, я вполне нормально себя чувствую. Мои ребра срослись. Можешь ломать их заново.

Бессонов поморщился:

— Если ты рассчитываешь на то, что я буду валяться у тебя в ногах и умолять простить меня- не дождёшься. Я понятия не имею, почему не довел начатое до конца, но непременно это сделаю.

— Да-да, я помню, ты- человек слова, чести и прочая ерунда. Только одного пройдоху все не можешь поймать, но это никак не умаляет твоей крутости.

Он сверкнул глазами и вышел из палаты, хлопнув дверью. Вернувшись через несколько минут, кинул мне одежду и сказал:

— Одевайся, мы едем домой.

К нему или ко мне уточнять я не стала. По большому счету, мне было все равно. Моя жизнь была разбита на «до» и «после». Так вот в «после» я не видела особого смысла.

Конечно, Глеб привез меня в свой дом, где успели сделать ремонт, так что ничего не напоминало больше о пожаре. Наверно, об этом инциденте и вовсе никто не знал, вот и ходили-гадали с чего это хозяину приспичило делать ремонт.

Я поселилась в «своей» комнате, такой ход вещей устраивал нас обоих. Видимо, Бессонов хотел видеть мое милое личико по утрам так же сильно, как я — его. Зачем он держит меня здесь, оставалось загадкой.

Как-то вечером, я сидела в баре, дегустируя винную коллекцию Глеба и готовилась перейти на более крепкие напитки. Последнее время я редко находила себе более интересное занятие, чем опустошать его погребок. Услышав шум колес, я решила, что мой мучитель вернулся домой. Я второй день собиралась начать серьезный разговор о том, что так продолжаться больше не может и все в этом духе, но Бес как назло куда-то запропастился. Вот и сейчас вместо него на пороге возник Борис.

— Привет. Заливаешь горе?

— Привет! — Отсалютовала я радостно. — Не горе, радость! Второй день не вижу твоего братца- жизнь налаживается.

Борис налил себе в бокал виски, чокнулся со мной и продолжил:

— Не хочешь рассказать, что случилось в том доме?

— О, Боги! Я должна обсуждать это с тобой? — возмутилась я. — Ты даже не моя подружка, подослали бы лучше Машку. — я расхохоталась. — А вообще, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Найдите Коломейцева, найдете кино.

— Полина. Он тебя вынудил? Напугал? Угрожал?

— Брось! Бесу придется смириться с тем, что он не Бог в постели вот и все. И да, он вообще нигде не Бог. Другого объяснения не будет.

— Он убьет тебя. — Немного помолчав, Борис продолжил- Ты ведь звала в бреду его, Глеба.

— Потешь мое любопытство, расскажи какого черта, он передумал убивать меня в этот раз?

— Ребенок. Он хотел спасти ребенка.

— Серьезно?! Сначала использовал его как боксерскую грушу, а потом вдруг решил спасти?!

— Он не знал. Потом что-то не давало ему покоя. Кровь. Кровь. Кровь. Ее вообще не должно было быть. И тебе было больно не там, куда он бил. Да и не преувеличивай его изуверства, у тебя не было ни одного перелома.

— Ага, это вообще был массаж.

— Ты могла его остановить лишь сказав о своем положении, но ты молчала.

Я налила полный бокал и выпив залпом сказала:

— Я- шлюха, Бессонов- рогоносец, а Антон или как там его- воплощение мужской силы. Занавес. — сделав картинный реверанс я удалилась в свою комнату.