Осколки
Шрифт:
— Об этом диком случае написали даже в «Таймс». Участок, где Агата до сих пор находится, оккупирован журналистами. Их разгоняют, но они возвращаются. Как и простые люди.
— Я тоже туда.
— Может, оставишь Ксюшу?
— Нет. Мне хватило…
— Она хотела её защитить. Поэтому так всё и вышло. Агата просто не могла её подвести, понимаешь?
Илья кивнул, не найдясь с ответом. Да… Агата хотела защитить его дочь. И защитила. А он? Его банально не оказалось рядом. Простит ли он себе это хоть когда-нибудь? Может быть, если сумеет обеспечить им безопасность в будущем.
Наверное, кто-то там, наверху, всё же над ними сжалился. Агата вышла в сопровождении адвокатов за секунду до того, как он вывалился из машины ей навстречу. Илья рванул вперёд, распихивая собравшуюся толпу. Он кричал «Агата!», чтобы привлечь внимание, но её имя тонуло в хоре десятков других голосов.
— Агата!
И ведь услышала! Каким-то чудом услышала… Повернулась и пошла к нему, к ним… так решительно, что люди перед ней расступались, как воды Красного моря перед Моисеем.
— Прости.
Прости?
Стужин обхватил её одной рукой за шею, притянул к себе, прижался губами к виску. И вот теперь — да, задышал, захлёбываясь и жадничая.
— За что?
— За то, что всё так получилось! Я узнавала у девочек, меня заверили, что с Ксюшей все более-менее…
— Замолчи! Пожалуйста, не то я сейчас взорвусь.
Ага… На глазах у изумлённой публики. Под прицелами многочисленных камер.
— Ты ни в чём не виновата. И даже думать не смей. Поняла?
Агата чуточку отстранилась, улыбнулась Ксюшке, повернулась к Илье и уставилась на него, будто что-то выискивая в его взгляде. Родная, такая родная. Настолько его…
— Ладно.
Стужина захлёстывали эмоции. Он боялся, что те вырвутся из-под контроля, и он сотворит какую-то глупость.
— Так тебя навсегда отпустили? Или как? — уточнил, чтобы знать, к чему им готовиться.
— Мне дали три дня на то, чтобы убраться из страны. Конечно же, негласно.
— И? — замер Илья. — Что ты решила?
— Господи, Илюша, да что тут решать? Я, конечно, барышня отчаянная, но ведь не идиотка!
— Конечно, нет. — Стужин не мог её не касаться. Он говорил и постоянно её трогал — ластился щекой, поглаживал пальцами, носом. — Ты самая-самая. Самая лучшая, самая смелая, самая любимая… И несломленная, да?
— Не дождутся. Будущее всё равно за нами. Будущее и есть мы, — машинальным, неосознанным жестом Агата приложила ладонь к животу.
— Значит, моя взяла? Дубай? — улыбнулся Стужин.
— Ну, если твоё предложение в силе…
— Шутишь? Да я готов его завизировать кровью, если потребуется.
— Это ещё зачем? Налицо явный перебор. Чем тебе не по душе ручка? — возразила Агата, подставляя бледное измученное лицо солнцу.
— Неужто кто-то намекает на брак? — спросил Стужин, за показным весельем пряча обуревающую его нежность. Какая она сильная… Какая она смелая! Такой надо соответствовать, но он готов…
— Я приличная женщина. К тому же в Арабских странах не приветствуют сожительство. А что, ты против? — Агата открыла один глаз.
— Не-а. Я согласен. Гони колечко.
— Колечко?
— Ну, ты же сделала мне предложение.Агата откинула голову и громко, очень громко засмеялась. А Стужин, подумав о том, что они и так дали кучу инфоповодов для прессы, обнял её за плечи и повёл к машине. У них было ещё три дня на то, чтобы подготовиться к переезду, и бог его знает сколько времени, чтобы вернуться обратно. И пусть никто во всём мире не знал, когда это случится — может, через месяц, или через год, а может, через десятки лет, одно было очевидно: будущее всё равно наступит.