Осколок солнца
Шрифт:
– И правильно делаете. Он бездельник, а девушки эти работают. Я одного не пойму, Лидочка; откуда в вас столько высокомерия? Высшее образование и научная деятельность абсолютно не дают вам права презрительно относиться к работницам. Они ничего не знают о химических соединениях таллия и цезия, не умеют со вкусом одеваться. Но разве это унижает их? "Не обижайте меня", - передразнил ее Вадим.
– А откуда вы знаете их души? Возможно, они богаче и человечнее любого из нас, любого из тех, кто в уме решает уравнения и до отказа напичкан формулами. Возможно, у них в душах "золотые россыпи", как писал Маяковский...
Багрецов
Лида сердилась, хотела перебить Вадима. Мальчишка - и вдруг отчитывает ее ни за что ни про что. Но стоило ей покопаться в памяти, как многое из того, что говорил Вадим, стало подтверждаться довольно ясными примерами из Лидиной собственной жизни. Это уже совсем нехорошо. Было немножко стыдно и, главное, обидно - ведь услышала она об этом от мальчишки! Неужели сама за собой не замечала?
Глава 6
ДОРОГИ И ТРОПИНКИ
Лида Михайличенко не совсем понимала, почему Павел Иванович, как руководитель ее практики (на что он в конце концов согласился), резко изменил представленный ею план исследований. Его прежде всего интересовали возможные взаимодействия фотоэлектрического слоя и пластмассы.
– Потом вернемся к другим вопросам, - сказал он, утверждая новый план.
На лабораторном столе Лиды появилась шестиугольная плита с выщербленным краем и два осколка. Надо было выяснить причины ее растрескивания. В своем задании Курбатов исключил возможность механического повреждения, хотя Лида и высказала эту мысль.
– Нет, нет, - с раздражением подчеркнул он, - занимайтесь химией, механика здесь ни при чем.
Багрецов и Бабкин, работавшие за соседним столом, удивленно переглянулись, но промолчали. Вероятно, Павел Иванович решил, что его подозрения неосновательны - плита треснула сама.
"Найдется третий осколок, и все будет в порядке. Димка может спать спокойно", - подумал Тимофей, но ошибся. Багрецов не мог и мысли допустить, что смелый опыт Курбатова потерпит неудачу. Не может этого быть. Надо искать виновника, а не объективные причины. Но руки у Димки были связаны, оставалось лишь страдать и сочувствовать.
В первый же день своей работы Михайличенко обнаружила повышенное содержание щелочи в осколке пластмассы, но как это могло повлиять на растрескивание, она пока еще не определила.
Вечером, когда стемнело, сотрудники испытательной станции вновь собрались вместе - куда же деваться? За каменной стеной - пустыня, а здесь, на зеркальном поле, яркий свет фонарей, радиола с пластинками, а в беседке газеты и журналы.
Вадим и Тимофей набросились на газеты. Лида лениво перелистывала уже читанный "Огонек", а девушки из аккумуляторной устроили танцы.
Жорка раздобыл в Ташкенте любимые фокстроты и теперь наслаждался ими. Нюра танцевала редко - скучная она какая-то. Вот Марусенька - дело другое: бабочкой летает по зеркалу, смешлива и весела.
Недавно приехавшие москвичи пока еще не познакомились с девушками из аккумуляторной, и их вниманием всецело завладел Кучинский. Жалея "несчастных девочек", он часто повторял: "Эх, пустыня, пустыня! А женихи-то где?"
Сейчас, уставши от танцев,
– Слыхали про Дом моделей, где девочки получают зарплату, знаете, за что? Разные платья демонстрируют. Переодеваются каждые десять минут. Вот это жизнь!
Лиде было противно его слушать, обидно за себя и за девушек, которые все это могут принять за чистую монету, и ей вдруг захотелось поговорить с ними, доказать пустоту и ограниченность Кучинского.
Вот Жорка побежал в здание, должно быть, за новыми пластинками. Нюра и Маша остались одни. Лида поспешно спустилась к ним и для завязки разговора попросила маникюрные ножницы - ноготь сломался. Девушки смотрели на нее и удивлялись: как это такая симпатичная, красивая не следит за собой - ходит в каком-то темном, старушечьем платье; низкие каблуки, волосы не завиты, губы не накрашены. Вообще, странная.
Завязался разговор сначала о мелочах, потом о работе, и в первые же пятнадцать минут Лида знала почти все о своих новых знакомых.
Нюра Мингалева, худенькая невысокая девушка, у которой по-детски неопределенное печальное лицо (хотя она и старалась веселиться), говорила, что жила до войны под Сталинградом.
– Так вы сталинградка?
– спросила Лида.
– Нет, камышинка.
И Лиде подумалось, что действительно Нюра словно камышинка - тоненькая, стройная; подует ветер, и она наклонится низко-низко, до земли.
Никого не осталось у Нюры, кроме тетки, у которой она жила в маленьком районном городке. Сначала училась в ремесленном, потом бросила и по чьему-то совету пошла на "чистую работу" - поступила нарядчицей в строительную контору. Ничего не видела, сидела в комнатушке где-то на отлете, все равно что здесь, в пустыне. Там же в конторе работала счетоводом и черноглазая Маша. Вместе отправились на курсы электриков, поучились немножко и оказались здесь, на испытательной станции. Думали - с людьми интересными встретятся. Большой коллектив, весело. Нет, опять одни. Что поделаешь? Зарплата хорошая, можно и в пустыне работать, только от тоски деваться некуда.
– Но ведь здесь очень много книг, - заметила Лида.
– Я так обрадовалась...
Нюра потупила глаза, а Маша призналась чистосердечно:
– Не приучены мы. Там было некогда - придешь с работы, погулять хочется, а здесь без привычки не читается...
Никто по-дружески не предостерег девушек, что в мелких заботах о модных платьях и вычурных прическах, каждодневных танцах и пошлой болтовне кучинских гибнут и большие мечты и благородные стремления.
Даже близкой подруге трудно сказать, что она безвкусно и кричаще одета, кровное оскорбление! А Лида отчитывала почти незнакомых девиц - и за одинаковые платья, и за брошки, и за аляповатые клипсы, и за мертвые волосы, и за синие ресницы - за весь этот стандартный комплекс глупейшей мещанской моды. Лида знала, что именно эти нелепые мелочи приведут ее к разговору о Кучинском. А это главное. Кучинский несколько раз появлялся в дверях общежития, но боялся даже приблизиться к девушкам, так как с ними была Михайличенко.