Оскорбление нравственности
Шрифт:
Переходя из камеры в камеру, лейтенант Веркрамп объяснял, как надо проводить лечение, и следил за ходом эксперимента. Вслед за показом диапозитива обычно следовала эрекция, за ней — электрический удар, потом изображение менялось, повторялись эрекция и удар током — и так снова, снова и снова. По мере продолжения курса энтузиазм лейтенанта заметно возрастал.
В это время из морга возвратился сержант Брейтенбах. Он был настроен не столь оптимистически, как его начальник.
— На улице слышно, как они вопят, — прокричал он на ухо Веркрампу. Из-за
— Ну и что? — возразил Веркрамп. — Мы делаем историю.
— Мы делаем слишком много шума, — настаивал сержант.
Однако Веркрампу вопли добровольцев казались сладчайшей музыкой. Он видел себя дирижером, руководящим исполнением какой-то великой симфонии. Изображения и эрекция, удары током и вопли ассоциировались в его сознании с тем, как сменяются в симфонии времена года. В его власти всецело было вызвать весну или лето, зиму или осень или даже вообще отменить их чередование.
Через некоторое время он потребовал принести себе раскладушку и прямо в коридоре улегся на ней немного поспать.
— Я изгоняю дьявола, — повторял он про себя, мечтая о наступлении того времени, когда мир будет полностью очищен от сексуальных желаний. С этими мыслями он и заснул. Когда лейтенант проснулся, его поразила царившая вокруг тишина. Он поднялся и об наружил, что все добровольцы крепко спят, а сержанты собрались в туалете и курят.
— Почему вы прекратили лечение, черт возьми? — закричал на них Веркрамп. — Оно должно быть непрерывным, только в этом случае оно подействует. Это называется закреплением реакции.
— Чтобы продолжать, нужны свежие силы, — возразил один из сержантов. Это было похоже на признаки бунта.
— В чем дело? — сердито спросил Веркрамп. Сержант выглядел явно смущенным.
— Деликатный вопрос, — ответил в конце концов сержант Де Кок.
— А именно?
— Ну, мы всю ночь смотрели слайды обнаженных леди…
— Цветных девок, а не леди, — рявкнул Веркрамп.
— И… — сержант стушевался.
— И что?
— У нас начались судороги в яйцах, — ответил на конец сержант, не подыскивая других слов.
Лейтенант Веркрамп был поражен.
— Судороги в яйцах?! — закричал он. — Судороги в яйцах от цветных девок?! И вы в этом спокойно признаетесь?! — от возмущения Веркрамп потерял дар речи.
— Это совершенно естественно, — сказал один из сержантов.
— Что естественно?! — снова закричал Веркрамп. — Это абсолютно противоестественно! До чего докатилась страна, если даже люди вашего положения и вашей ответственности не в состоянии контролировать свои половые инстинкты! Так вот, слушайте, что я скажу. Как коммандант этого полицейского участка, я приказываю вам продолжать курс лечения! Любой из вас, кто откажется выполнять свой долг, будет первым включен в список следующей группы добровольцев.
Сержанты одернули гимнастерки и заспешили назад в камеры. Раздавшиеся через несколько минут вопли подтвердили, что их верность долгу восстановлена полностью. Утром
Во время одного из таких посещений он уже собирался было покинуть камеру, как вдруг ему показалось, что проецируемая на стену картинка какая-то странная. Он пригляделся и увидел, что на слайде пейзаж, снятый в национальном парке Крюгера.
— Нравится? — спросил сержант, видя, что Веркрамп молча уставился на изображение. — Следующий еще лучше.
Сержант нажал на кнопку, слайд сменился, и во всю стену возник жираф, снятый с близкого расстояния. Лежавший на койке доброволец задергался от удара током. Лейтенант Веркрамп не верил собственным глазам.
— Откуда у вас эти слайды? — спросил он. Вид у сержанта был крайне довольный.
— Сделал в прошлом году, во время отпуска. Мы тогда ездили в заповедник. — Он снова нажал кнопку, и на экране появился табун зебр. Пациент на койке опять конвульсивно задергался.
— Вы обязаны показывать ему голых черных баб, а не зверей из заповедника, — зарычал Веркрамп.
Но сержант не смутился.
— Это я просто для разнообразия, — объяснил он. — А кроме того, я их еще сам ни разу не смотрел. У нас дома нет диапроектора.
Лежавший на койке доброволец тем временем орал, что он больше не выдержит.
— Не показывайте больше бегемотов, — молил он. — Хватит бегемотов. Клянусь Богом, я в жизни не притронусь ни к одному бегемоту!
— Видишь, что ты наделал? — начал отчитывать сержанта Веркрамп. — Ты понимаешь, что натворил? Теперь он будет всю жизнь ненавидеть животных. Он даже не сможет повести своих детей в зоопарк, не рискуя получить нервный срыв.
— Честное слово, я этого не хотел, — оправды вался сержант. — Прошу прощения. Он же теперь и рыбу ловить не сможет, бедняга.
Веркрамп отобрал слайды с изображением заповедника, а заодно и те, на которых был снят морской аквариум в Дурбане, и приказал сержанту показывать диапозитивы только с голыми черными женщинами. После этого случая он сам проверил все слайды во всех других камерах и обнаружил еще одно отклонение от установленного им порядка. Сержант Бишоф наряду с картинками цветных женщин показывал слайд, на котором была изображена одетая в купальник некрасивая белая женщина.
— А это что за уродина? — спросил Веркрамп, когда обнаружил этот слайд.
— Нехорошо так говорить, — обиделся сержант Бишоф.
— Это еще почему? — рявкнул Веркрамп.
— Это моя жена, — ответил сержант. Веркрамп понял, что допустил ошибку.
— Послушайте, — сказал лейтенант, — нельзя же показывать ее вместе с девками-кафирками.
— Нельзя, конечно, — согласился сержант. — Но я думал, что это может помочь.
— Чему помочь?
— Семейной жизни, — объяснил сержант. — Пони маете, она… э-э-э… немного склонна к флиртам, и я подумал, что хорошо бы сделать так, чтобы на нее ни один мужик и взглянуть не захотел.