Ослепительный нож
Шрифт:
– Нашли уже, - встала следом за мужем боярыня.
– Дворцовый челядинец Софрон Иев объявил, что видел, проходя, как ты душил, а я держала. Была, мол, дверь отворена чуть-чуть. На нас достаточно Иуд.
– Да чем же вы корыстовались, убив князя?
– не могла от слабости в ногах подняться Всеволожа.
– Посулами от свергнутого, - дрожала Акилина Гавриловна всем своим дебелым телом.
– Мы-де его тайные послужники.
Евфимия тяжело встала, одолела слабость.
– Вам надо бежать. Вот-вот явится шестник, возьмёт за приставы… Негоже, как мой батюшка, смиренно глядеть в пасть чудищу, ждать поглощенья.
– Нам не на что бежать, голубка, - вздохнула амма Гнева.
– Лесные сёстры предлагали
– Не нам, тебе надо бежать, милуша, - грустно улыбнулся Всеволоже Андрей Дмитрич.
– Чуть обнаружит на Москве Василий Юрьич свою беглянку (нам же всё ведомо!), не поздоровится.
– Ох, от Васёныша не поздоровится!
– невольно передёрнуло Евфимию.
– Есть малый рукавок подземный на задворках огорода, - истиха поведала боярыня, - из нашей погребуши в погребушу Владимира Григорьевича Ховрина. Он не противился. Ведь к обоюдной пользе проложили. Мало ли чего? Полактия тебя проводит в соседский двор, оттуда выйдете задами и - на Подол. Там у Водяных ворот живёт Полактиева сродница, десятая вода на киселе. Добрейшей души вдовушка! Она тебя укроет.
– А взять взаймы какую-никакую калиту позвонче не пытались?
– спросила Всеволожа.
– Кто ж нам даст?
– махнула обеими руками жена Мамона.
– Про нас после поносной молвки шепчется весь кремник. Все берегутся, ждут конца правления Василия Юрьича. Зело жесток самообъявленный великий князь!
Боярин, размышляя не о займах, не о бегстве, не слушая жены, сказал своё:
– Полактия тебе сейчас надёжный проводник. Кто б ни напал, она как глянет, скуёт, словно железом.
Несвычно было Всеволоже искать чужих углов в Кремле московском. Не шли из мыслей слова Кожи о воротах из ожиганного кирпича. Покидая столовую палату, она спросила Акилину свет Гавриловну:
– Кто поселился в батюшкиных родовых хоромах?
– Когда тебя изгнали?
– наморщила Мамонша переносицу.
– Не ведаю. Витовтовна вселила кого-то из своих. Теперь же там живёт боярин Дмитрия Шемяки, отец нашей Фотиньи, Иван Котов.
Иван Котов?
– остановилась Евфимия как вкопанная.
Тут подошла Полактия. Мамоны перекрестили боярышню, дали наказ её сопроводительнице, и обе девы пошли вниз.
«Стало быть, к Котову направился княж воин Кожа, Василиусов пролагатай на Москве?
– сверлили подозрения Евфимию.
– Зачем же к Котову? Кого-то из узилища извлечь иль чью-то голову - долой? А не у Котова ли Кожа был допрежь, когда проведал про медведицу и, возвратившись в Нижний, государю рассказал о ней? А ежели всё так, не с Котовым ли связана смерть князя Юрия? А значит, не Василиус ли тут всему заводчик, как тайный господин Ивана Котова?» От этих мыслей дочь боярина Иоанна содрогнулась и отринула их напрочь. Это слишком! Дашь волю подозреньям, домыслишься до полной черноты.
Молчаливая с восковым невыразительным лицом Полактия зажгла свечу в холодном погребе, и Всеволожа перестала ёжиться, будто большая теплота влилась в неё от маленького света. Рукавок подземный встретил сыростью и теснотой. Из деревянной обрешётки, чуть прикоснёшься, струились влажные песчинки, прилипавшие к одежде. Евфимия шла, сжавшись, ничего почти не видя за спиной Полактии. Ждала, скорей бы очутиться в погребе Ховриных.
Давно, ещё при Дмитрии Донском пришёл на Москву некий Стефан, богатый приморский гость из Сурожа, неведомого города на юге. С ним был Григорий, прозвищем Ховра, тоже
Вот кончился подземный рукавок и снова погреб. Чужой!
– Как выйдем? Он снаружи заперт, - испугалась Всеволожа.
– Заложку можно открывать и изнутри, - ответила Полактия.
Вышли во двор. Друг дружку отряхнули. Две ярых хамки набросились на них, для устрашенья вздыбив шерсть. Полактия взглянула. Псы замерли и улеглись, скуля.
– К воротам не иди. Взойдём-ка в терем, - распорядилась Всеволожа.
– Пошто?
– не поняла Полактия.
– Мне велено вести тебя к тётке Фёдоре.
Евфимия шла к терему.
– Где чёрный ход?
В подклете сонный челядинец-страж спросил:
– Куда? Кто? Как попали?
– Поди, оповести: дочь Всеволожа Ивана Дмитрича желает говорить с Владимиром Григорьичем, - велела поздняя гостья.
Пока ждала, свербила мысль: «Примет, не примет?»
Страж-челядинец, возвратясь, сказал:
– Взойди, боярышня.
Евфимия прошла с ним на хозяйский верх. Полактия осталась ждать внизу.
Остановились у крестовой, где молилась на ночь вся семья. Поочерёдно вышли сыновья Владимира Григорьича: Иван старший (Голова), Иван Второй, Иван Третьяк, Иван Четвертак и Дмитрий. За ними - дочери: Овдотья Большая, Овдотья Меньшая, Варвара с маленькой Владимировой внукой Дарьей. Все с любопытством глянули на гостью. Внука же состроила ей рожицу.
Старик Ховрин пригласил:
– Пройдём ко мне, Евфимия Ивановна.
В его покое пахло воском, книгами и сургучом. Он указал на стольце с вышитой подушкой, приглашая сесть. Сам стал напротив. На нём чернела ферязь бархатная почти до полу, без воротника и перехвата, длиннорукавная.
Поведай, дочь покойного боярина Иоанна, чем обязан посещению?
– осведомился Ховрин:
Евфимия молчала, собираясь с духом. Он не торопил. Она сказала:
– Нужда крайняя вела к тебе, почтеннейший Владимир Григорьич. С тех пор как изгнана из дому и лишена всей жизни, всей рухляди, кроме той сряды, что на мне, я не найду вещицы, чтоб дать тебе в заклад. Со временем надеюсь возвратить отобранное. Что взято право, пусть возьмут, что взято криво, по исправе пусть вернут. Коли разделишь мою уверенность, поверишь под честное слово, одолжусь. А коли нет - прости.
Богач из-под густых бровей в большом раздумье созерцал Евфимию. И отвечал не вдруг, а через тягостное время:
– Наслышан я, Евфимия Ивановна, что разумом пошла ты в батюшку.
– Евфимия молчала.
– Открой, как мыслишь, - попросил Владимир Ховрин, - останется ли на столе великокняжеском Василий Юрьич, или вернётся сын Василия Димитрича Василиус?
Загадка эта Всеволожу мучила с тех пор, как пришла весть о смерти старого похитчика престола князя Юрия. И Ховрину она ответила, как уже прежде отвечала самой себе: