Ослепительный нож
Шрифт:
– Можно ли?
– приотдёрнул дверную занавесь Карион.
– Ох, входи, - разрешила мнимо болящая.
Бунко вошёл не один. С ним - молодой бородач в теплом песцовом зипуне с пятном крови на поле зипунной.
– Не поставь во грех, боярышня, - твёрдо произнёс он.
– Хочу убедиться яве: вправду ли пребываешь не в полном здравии?
– Стало быть, ты есть Фёдор Трябло?
– тихо вымолвила Евфимия.
– Присядь, погляди: довезёшь ли меня такую?
Гость расстегнул зипун, опустился на то место, где до него сидел Карион.
–
– Князь Василий Юрьич зело суров!
– Никак это ты нёс меня в подземелье из башни, когда Олфёр Савёлов погиб?
– узнала его Евфимия.
– Помнишь мой вид? Вот и рассуди: в измогу ли было мне за столь малое время твёрдо стать на ноги?
– Немедля пошлю в Кострому, - пробурчал Фёдор Трябло.
– Пусть везут лечца Левкия. Он решит: долго ли временить.
Сердце боярышни ёкнуло. Такой оборот дела ещё более сокращал срок для измышления выхода. Бунко бровью не повёл. Большим усилием сохранила спокойствие и Евфимия.
– Расскажи, как брали Москву, - попросила она оружничего.
– Вижу, ещё не стёрлась кровь на твоей одежде. Ишь, как возмужал за несколько-то седмиц!
– Ещё бы не возмужать!
– нахмурился Трябло.
– Близость смерти не молодит. Попадись на глаза Нил Нефедьин, кожу бы с живого содрал этими вот руками, - сжал он булыжные кулаки.
– За что?
– не понял Бунко.
– Это Нил вывел из-под земли полонённого московского воеводу!
– напомнил Фёдор.
– Боярин Котов доказал князьям вины Нефедьина.
– Оружничий обратил взор к Евфимии.
– А тебе князь Василий Юрьич послал со мной таковы слова: «Не слично опасаться меня дочке Ивана Дмитрича. Отец был вельми велик: дщери венчатель, царствию вводник! Не для доиска мне потребна Евфимия Ивановна, а для свадебной каши».
– Однако ж ты не успел поведать, как Москву брали, - перебила боярышня.
– Ох!
– омрачился гость.
– Бывший великий князь, бежа от нас в Новгород, оставил беречь Москву вызволенника Юрия Патрикеича. А тот - навычный в войских делах старый лис!
– выкатил на стены арматы, огненную стрельбу, привезённую из немецкой земли ещё покойным великим князем, сыном Донского. Не один двор в Москве пожгли, пока враз умились делать для армат зелье. Смешают серу, селитру, уголья, вложат в заткнутый ствол - гром и молния! Наши-то пушки - старые большие махины для метания камней в осаждённых. Ну, мы, подступив, сделали примет к стенам из леса и хвороста, подожгли, дабы удалить защитников дымом и огнём. А они, как смоляне против Витовта, развесили сети перед стеною, поймали в них кучами наших ратников, внесли смятение, вылезли, отобрали махины для метания камней.
– Как же вы всё ж таки Москву взяли?
– недоумевал Бунко.
– А ломовые пушки на что?
– гордо распрямился оружничий.
– Бах да бах! Стены и не выдержали. А тут вятчане осерчали. Пошли на приступ чёрными волнами… И не помогли московлянам ни котлы кипящие, ни смола горящая. Так-то вот!
– Накорми
– Не мешкая, пошлю за лечцом, - встал Трябло.
– А ты, будущая государыня наша, поправляйся вборзе.
Ушли собеседники мужеска пола, тут же явились - женска.
– Что делать, дитятко?
– всплёскивала крупными дланями Платонида.
– Нет с нами Полактии!
– сожалела Калиса.
– Глянула бы на княжеского поддатня, чтобы не шелохнулся!
Вдали, где-то на околице, завязался невнятный шум. Поначалу и внимания не обратили.
– Поищите щель в плотном охранении, сквозь неё утечём, - размечталась боярышня.
– Искали, - буркнула Платонида.
– Непроницаемо!
Шум усилился.
Выбил дробь конский топ за окном.
– Пойду вникну, - обеспокоилась хозяйка избы.
– Инда разгулялись людишки нашего гостюшки.
Едва она вышла, дикий крик сотряс старенькую оконницу. Черной бранью ответили ему во дворе. Зазвенело железо, будто учали точить мечи.
– Ой, сестрица, поторопись опрянуться, беду чую, - подала Калиса платье боярышни, стала помогать одеваться.
Обе не вдруг заметили, как всё стихло.
– Чтой-то вроде оглохли мы?
– вслушивалась Калиса.
Тут из подклета наверх по лестнице занабатили шаги: бум, бум, бум! Девы, выскочив в горницу, столкнулись с бердышником невзрачного вида. Он в изумлении раскрыл рот:
– Ба!.. Лакомство-то какое!
Двинулся было на хрупкую Всеволожу, да богатырство Калисы его смутило. Должно быть, решил: с двумя не управится. Приказал:
– Выходи по одной!
Всеволожа приблизилась, протянула руку за бердышом:
– Дай оружие!
– Не замай!
– остервенился воитель.
Получив ногою в живот удар, достойный пани Бонеди, ратник взвыл, согнувшись пополам. Калиса переняла бердыш, стянула кушаком руки за спиной.
– Кто таков?
– спросила Евфимия.
– Ортемка Рухл, великокняж человек…
– Лгач!
– потеряла терпенье боярышня, принимая Ортёмку за одного из охранышей Фёдора Трябла, перепившихся через меру.
– Заруби на носу: един есть великий князь в Суздальской земле - Василий Васильевич!
Тут и случилось чудо. Вошёл младень, узкобородый, горбоносый, глаза запавшие. Расстегнул тёмно-зелёную киндячную шубу на зайцах. Впился взором в Евфимию:
– Евушка?
Придя в себя, боярышня низко склонила голову.
– Будь здрав, государь!
– И ты здрава будь, Евфимия Ивановна!
Вязень, поднявшись с полу, выскользнул за дверь. Следом степенно вышла Калиса.
– Никому входу нет!
– выглянул за ней и приказал своим людям князь. Скинул шапку из козлячего пуха, сбросил шубу на широкую лавку, уселся на неё, оставшись в зипуне из белой тафты, и обратился к Евфимии: - Не чаял тебя тут встретить!
– Васёныш меня похитил, - пояснила она, - когда покинула отчий дом, отнятый твоей волей.