Ослик Иисуса Христа
Шрифт:
Так случилось и в этот раз. С началом листопада он с головой ушёл в себя, едва успевая записывать идеи и лишь наспех обдумывая их. Анализ придёт чуть позже. Он привык уже к этому ритму – ближе к Рождеству Ослик возьмётся за детализацию, к марту сформулирует более-менее внятный проект, летом закончит с ним, и всё заново. В этом «заново» теперь, по сути, и была его цель. Подобно тому, как иллюзия способствует вдохновению, страсть к повторению создавала Ослику по меньшей мере внутренний комфорт.
Той же осенью (осенью 24-го) Генри окончательно убедился, что не может без Ингрид. «Хотя бы видеть», – мечтал он, и время от времени это удавалось. Ослик нуждался
В августе он закрыл текущие контракты, включая контракт по андроиду с Belgium Computers. Закрыл и удивился. А что удивляться? Время как распродажа. Тотальная распродажа в магазине «О’кей», после чего этот «О’кей» будет закрыт и – до свидания.
«До свидания, Генри», – написала ему Додж, прознав, что он влюблён и что идёт на Fall Out Boy в следующие выходные. Fall Out Boy давали последний концерт, и подобно тому как Ослик закрывал свои контракты, музыканты закрывали свои. Может и Эльвира хотела того же, как знать? Взять тех же крокодилов. Когда они ищут подругу, то издают специальные звуки. Сигналы идут на многие километры. Подруга приплывает, а когда ей надоедает, уплывает прочь.
Не зря это сравнение. Как мы уже знаем, даже с виду Ослик походил теперь на крокодила, а кому охота связываться с рептилией. На многие километры Эля слышала сигналы, идущие от Ослика, но колебалась. И вот на ж тебе – «до свидания». Тем не менее они встретятся, и не раз. Было бы странным не поиграть на чувствах друг друга, имея столь продолжительную связь.
«До свидания, Додж», – ответил Генри и пририсовал в конце смайлик, прекрасно понимая, что это игра, а никакая не обида и тем более не страх. Бояться им нечего. Их отношения – не контракт, и никогда им не были. В отличие от отношений с государством, регламентированных конституцией (в своём роде – социальный контракт), отношения любовников чисты, как лазурная даль.
При мысли о конституции Ослик вздрогнул.
Какая, к дьяволу, конституция! Конституция в РФ (как и в любой другой авторитарной стране) была лишь формальностью. Тут что с Муму у Тургенева в интерпретации Валерии Новодворской. «На Нюрнбергском процессе, – пишет она (всё там же, в „Поэтах и царях“), – осудили бы всех: Барыню – за приказ, Герасима – за исполнение преступного приказа. Да и вся дворня готова была исполнить барскую волю». (Нет, не зря он выбрал Валерию Ильиничну своей мамой.) «Так что с такими господами и с таким народом, – Осликова „мама“ глядела в самую суть, – Муму всё равно было не жить».
Ослик не хотел быть Муму. «Лучше уж крокодилом», – думал он. За прошедшие годы Генри не раз переосмысливал свою модель («безумную model of crocodile», как заметил Nature) и давно уже вышел за рамки обычной робототехники. Особенно в последнее время он всё больше отходил от программ и «железа», предпочитая сознание, образы и архитектуру мысли. Архитектуру свободомыслия, если хотите.
От «железа» (hardware) он отказался практически сразу с публикацией «Эволюционирующих машин». Зачем «железо», когда есть поле? Пусть не сейчас, чуть позже, не сомневался Генри, поле вытеснит тело. Осязаемое – не обязательно фактурное. Иными словами, он заглядывал в будущее и выносил за скобки, условно говоря, Ньютона (на радость Максу Планку), предпочитая механистическому подходу релятивистский.
Точно так же Ослик не колебался и с программами (software), допустив (и вполне справедливо), что «переводчик» полю ни к чему. Алгоритмы – да (алгоритмы – основа познания), но программы… Программы всегда напрягали Генри. Суть программного обеспечения, считал он, – чистая трансляция (перевод с человеческого на машинный). Дань «словесности», и к тому же – предмет зазнайства.
Миллионы программистов по всему миру задирали носы, считая себя интеллектуалами (и поди ж объясни им, что это чушь). Половина бюджета компьютерной отрасли уходила программистам. Как правило, слабо образованные, без должного воспитания, зато себе на уме, программисты терроризировали и отрасль, и весь мир. Они вели междоусобные войны, занимались хакерством, вымогали, а то и вовсе выдавали себя за правозащитников, воруя секреты спецслужб и делая их «предметом гласности».
Так что и с программами Ослик покончил. Разнообразные виды поля (особенно в сочетании) давали отличный эффект – и в техническом плане, и с точки зрения бизнеса: минимум затрат, максимум прибыли. Технология поля основывалась на нейронной природе сознания, поэтому и «транслировать» там нечего.
Пользователь сам конфигурировал машину, но не машину Тьюринга, а адекватный себе образ – осязаемый, с высочайшей производительностью и суверенный в плане мышления. Скажем так: Валерия Новодворская получала виртуальную Новодворскую, программист – достойного себе хитреца, а члены Народного фронта – тотальную распродажу в магазине «О’кей» (с последующей его ликвидацией).
Ослик же сосредоточился на сути.
Будучи реалистом (реалистом-крокодилом), он хотел не ложного, а в максимальной степени правдивого восприятия действительности. Иначе говоря, он полагал, что виртуальный образ мог бы быть не просто отражением прототипа, но и куда более честным его отражением. В сущности, Генри задумался о некоторой рекурсивной архитектуре сознания в рамках новой его концепции.
Рекурсивная архитектура в его представлении могла бы стать настоящим прорывом в эволюции человека. Подобно Олдосу в туалете «Иллюзиона» пользователи гаджетов, основанных на концепции поля, хотя бы задумаются. Воссоздавая образ (включив «компьютер»), помимо традиционных игр и «общения», юзеры увидели бы свою пусть и не истинную, но хотя бы близкую к истинной, сущность, а там, глядишь, и поумнели бы. Смешно сказать – на дворе XXI век, но лишь мизерная часть населения РФ (от силы 5–6 % по данным европейских институтов) более-менее разделяло либеральные взгляды, и то с оговорками.
Именно на эти либеральные ценности Ослик и делал ставку. Никаких фильтров и пропаганды. Всё предельно честно: умирающий динозавр в поле зрения крокодила. Бескрайнее поле, уходящее вдаль. «Русское поле» Яна Френкеля на стихи Инны Гофф. Поле не паханное, поросшее сурепкой и полынью.
Ослик так и чуял эту полынь – запах из детства.
Далёкого детства, когда он на лето приезжал к бабушке в деревню под Харьковом и блуждал полями, зачитываясь Дюма и Бальзаком. Так что неудивительно – одна из первых его статей, посвящённых так называемым «полевым гаджетам», так и называлась: «Русское поле: перспективы, цели, задачи». Работа датирована июнем 2021 года и как и большинство его публикаций была краткой, аргументированной и предельно чёткой: «русское поле полю не помеха».