Ослик Иисуса Христа
Шрифт:
Идейный вдохновитель ВК – Джони Фарагут (писатель, изгой и «экстремист») давно сидел в тюрьме, дожидался перевода в Архангельск, и готовил побег. Компанией управлял некто Дмитрий Захаров («перспективный айтишник» – по мнению «Форбс», и «Митя Захаров, приёмщик брака» – по версии самого Джони, см. «The Shop of the Lost Love», 2019, Osprey Publishing Ltd). Продвижением «Клона» занималась Тайка Нефёдова (в прошлом пиар-менеджер информационного агентства «Римус»), а собственно технической стороной (инженерные решения, ноу-хау) – небезызвестная Вика Россохина. Некогда продавщица в магазине компьютерной техники и последняя Джонина любовь («Vi» – как он называл её).
Именно с Vi и связался
Как позже заметит Ослик, «Россохина учуяла выгоду». Он намеревался предложить «Клону» свои идеи, не требуя ни прав, ни денег («ни забвения», смеялась Софи, давно раскусившая русских пройдох). Оставалось ждать. Офис «Виртуального клона» располагался на Мясницкой в «Доме трёх композиторов» (Лист, Чайковский, Дебюсси) – прямо под крышей. «Планетарий», оборудованный Джони Фарагутом для опытов с галактиками ещё до бегства из страны в начале десятых.
Эльвира Додж к тому времени практически переселилась в квартиру Ослика на Солянке. «Что толку, – написала она как-то Генри, – квартира пустует весь год, здесь хорошо, и в любом случае за домом требуется уход». Уход так уход – Ослик не возражал.
Да и что тут возразишь? И «дщерь», и, образно выражаясь, «Сион», как ни крути, требуют внимания к себе. Взять, к примеру, РФ. Россия («матушка»), безусловно, была исконной Осликовой землёй (хотя бы по рождению). И так же, как с квартирой («биосфера» на Солянке), за «матушкой», ясное дело, требовался уход. Рано или поздно его соотечественники придут в чувство (ждать – удел влюблённых), и что-то да изменится. Ослик не терял надежды. Ведь и Европа, если подумать, прошла не менее тяжёлый путь (от инквизиции – к правам человека). Правда, там был Нюрнберг, чего не скажешь про «матушку». Покаяние, как мыслилось Генри, и было главной трудностью его «Сиона». Что касается экономического кризиса (кризис в Европе и впрямь затянулся), то вряд ли это такой уж ужас. Лучше экономический кризис, не сомневался он, чем фашиствующая диктатура.
Диктатура? «Зоомагазин» – как иронично заметила Лобачёва, выйдя из тюрьмы памятной осенью двадцать четвёртого. Постепенно из этой фразы она сотворит замечательный персонаж (в образе диссидента), а сама фраза перерастёт в рассказ под названием «Зоомагазин „Бетховен“». Весьма самобытный рассказ, по мнению Генри, и уже далеко не о счастье для всех.
«На фиг такое счастье!» – согласилась Наташа, лишь только объявили посадку на самолёт из Благовещенска. В тот же день, блуждая с Осликом по Москве в ожидании рейса до Таллина, она без умолку болтала и озиралась (не исключая, вероятно, новый арест), пока не наткнулась на вывеску «Зоомагазин „Бетховен“».
Идея рассказа проста: русские запутались в понятиях – они назвали зоомагазин именем великого композитора. Россия и сама как зоомагазин. По клеткам там сидят животные, время от времени их выпускают, а те и рады.
Главный герой повествования (некто Мацука Аврум – музыкант и правозащитник) сидит на лужайке у музея Сахарова и плачет. «Зоомагазин „Бетховен“ – вот вывеска, которая озадачила меня и привела в смятение», – записал он, наплакавшись, в свою тетрадку и полез за папиросами. Мацука будто ехал в автобусе, а автобус направлялся к звёздному скоплению Плеяд, притормаживая на светофоре, ускоряясь на прямых участках и останавливаясь по требованию. «Пассажиры требуют остановки – в этом всё дело, – заключил он. – Их головы перегружены бытом, они глупы и бедны (не поймёшь – чего больше)».
Надо же, какая связь (!) – Людвиг ван Бетховен и зоомагазин. «Впрочем, и пассажиров можно понять», – продолжает Наташа Лобачёва. Магазин располагался буквально в ста метрах (через дорогу) от того места, где Мацука признался как-то в любви к Марии Блум (неповторимая Мария Луиза Блум – самая прекрасная его связь). Признался и получил недвусмысленный отказ. «Простите, – сказала Блум, – ничего не имею против „К Элизе“, но фильм про собаку мне нравится больше».
Фильм про бульдога ей и вправду нравился больше, а любовь, как известно, слепа. Пьеса великого композитора, крокодил из зоомагазина и фильм про собаку в равной степени достойны любви (и нечего притворяться!) – любви возвышенной, преданной и всепоглощающей.
Автобус между тем летел по выделенной полосе, минуя кинотеатр «Орион», полицейский участок и офис «Единой России». Летел во всю прыть, лавируя среди мусора («Космический мусор, Мацука!» – Лобачёва будто спасала весь мир). Летел, невзирая на опасность и поднимая вокруг себя звёздную пыль убожества – тротуар едва убирался. Перед Мацукой открывался угрюмый пейзаж городской окраины, а сойдя у Янтарного проезда, он и вовсе приуныл. В голове то и дело лаяла собака из фильма «Бетховен», и музыкант терялся. «Тут так, – пишет Лобачёва, – с одной стороны, любовью можно оправдать любое безрассудство, а с другой – ну его к дьяволу! Любовь как критерий: кого полюбишь, такой ты и сам».
«Ты такой же, как и Блум», – корил себя Мацука.
Над лужайкой сгустились тучи и повеяло от реки. Покупая крокодила в свой террариум, Мария Луиза Блум словно покупала билет на Людвига ван Бетховена, а наблюдая за нею, Мацука получал раздвоение личности и, образно говоря, попадал в психиатрическую клинику. Врачи утешали его, да что толку. Переждав день-другой, он выходил на свободу, и всё повторялось сначала. Мацука тоже хотел «К Элизе» («К Луизе», играл словами Аврум), но всякий раз попадал в зоомагазин. Да и вообще, если подумать, Мацука ходил по кругу, но о том чтобы вырваться из него, не могло быть и речи.
Шло время. К вечеру музей закрылся, какая-то тётя проследовала мимо, а Мацука всё сидел себе на лужайке и размышлял. Тут-то и приключилась беда. Со стороны реки к нему вышли два милиционера. «Видно, патруль», – подумал Мацука, и не ошибся.
– Художник Аврум? – спросили милиционеры.
– Мацука Аврум, правозащитник и музыкант, – ответил Мацука.
– И что вы тут расселись?
– Жду концерта. В филармонии сегодня «К Элизе», слыхали про такую? – Мацука взглянул на патрульных. «Что может быть гаже (космический мусор)», – мелькнула мысль.
«По существу, последняя его мысль, – повествует Лобачёва и заодно прощается с нами. – Остаток жизни (а жить ему осталось не более часа), – пишет она, – Мацука проведёт за решёткой, где вскоре скончается от пыток, устроенных полицейскими („ради забавы“, по их же собственному признанию)».
II. Ингрид Ренар (28.03.2036, пятница)
Закончив предыдущую главу Осликовой рукописи и узнав о судьбе Наташи Лобачёвой, Ингрид пережила довольно странное смешение боли и ревности к этой боли. Неожиданно ей захотелось в тюрьму (в зоомагазин «Бетховен»), но в отличие от Мацуки не погибнуть там, а сбежать (быть «купленной» – мало ли покупателей найдётся на прекрасную Ингрид). Прекрасней не бывает. Сбежать, и не просто (сбежать и затаиться), а кинуться к Ослику и улететь с ним на Марс.