Ослиная порода
Шрифт:
Соседка, спрятав собаку и спрятавшись сама, передала мне через сторожа в подарок куклу в платье в горошек. Куклу мама разрешила оставить, хотя мне она не понравилась: у нее были растрепанные седые волосы, совсем как у хозяйки пуделя.
Пришла пора возвращаться в Грозный.
Родной двор встретил нас шутками и смехом, а также советами, как побороть страх перед собаками.
– По кавказскому обычаю, следует положить нож под подушку!
– Нужно еще сильнее напугать ребенка!
– Давайте хором на нее гавкнем…
Но мама разогнала услужливых
В нашем городе был рынок словно из восточной сказки. Там продавали золото, изготавливали амулеты и заворачивали в них молитвы и целебные травы, рядом, в соседних рядах, торговали одеждой, килькой, засоленной в гигантских бочках, домашними сырами, медом и даже мебелью.
Мама поспрашивала людей на рынке, как быть, чтобы я перестала заикаться и бояться собак. Старая цыганка ей посоветовала:
– Заведите собаку! Если она ее полюбит, страх уйдет и не вернется!
И мама стала думать, где взять собаку, потому что там, где я родилась, собак дома держать не принято.
Чапа
Осень пришла вместе с капитальным ремонтом. Грязь. Слякоть. Отопление не работает. Дыры в стенах, которые свидетельствовали о том, что рабочие снуют туда-сюда без толку. Тетя Марьям ругалась, жарила пирожки прямо на улице, потому что газ отключили и негде было готовить, а дворовые малыши крутились рядом, высматривая, как бы их стащить.
Поэтому, как только тетя Марьям выкладывала готовые пирожки на тарелку, те исчезали, и ей приходилось заново готовить для своей семьи, но и на новые пирожки тоже шла охота.
Я по-прежнему заикалась, поэтому с детьми дружить перестала. Обзывались. Передразнивали. И пришлось мне читать книжки, да с кошками беседы вести: кошки они ведь все понимают, никогда не рассмеются в лицо, разве только иногда ухмыльнутся в усы, и все.
Дедушка узнал, что мама грустит, и пришел в гости. Принес сметаны и молока в сетке-авоське. Поели мы на ужин пирожки тети Марьям, выпили по стакану молока и легли спать. Все равно электричество отключили и темнота вокруг была беспросветная.
– У-у-у-у-у! – раздался негромкий собачий вой.
Может, конечно, нам показалось. «Из-за дождя», – решили мы, потому что улицы превратились в мелкие бурлящие речки.
– У-у-у-у-у! – Вой донесся снова.
Мама начала прислушиваться, дедушка вышел в подъезд, но никого не обнаружил, и мы опять отправились спать. Мне снился театр, в котором разыгрывали сценки из трагедий Шекспира и говорили стихами.
Под утро я вновь проснулась от собачьего воя.
Дедушка, вооружившись подсвечником, вместе с мамой отправился искать того, кто плачет, а я, надев куртку на ночную рубашку, последовала за ними. Остальным соседям вой, судя по всему, не мешал. Оказалось, кто-то бросил в подвал дома щенка, и, провозившись часа два, деду через дырку в стене удалось спустить вниз сумку на костыле. Щенок забрался внутрь сумки, и мы подняли его наверх.
– Думаю, это мальчик, – сказала мама, взяв его на руки. Щенок был черный с рыжинками, только грудка белая. – Много стало жестоких людей!
– Поспит немного, и отпустим во двор, – решил дедушка, задувая свечу.
Утром я проснулась от смеха. Мама веселилась как никогда. Дедушка сказал щенку:
– Принеси мои тапочки! Они в коридоре!
И щенок принес именно его тапочки, а не мои или мамины. Вначале правый, а затем левый.
– Ай да умница! – восхищался дед.
Щенок оказался девочкой.
– Пу-у-усть жи-и-и-вет у нас, – попросила я.
Мама застыла в нерешительности.
– Пусть живет, – поддержал меня дедушка. – Где три тарелки супа, там и четыре!
С тех пор я перестала заикаться и бояться собак. У меня появилась своя собака по имени Чапа.
Преступница
Дедушка Анатолий и прабабушка Юля-Малика подарили мне старинные открытки с удивительными сюжетами: дети поздравляют верующих с Рождеством; монахини в келье читают псалмы; охотники целятся из ружей в оленят; цветочницы, подбегая к дилижансам, предлагают пассажирам весенние букеты. Спрятавшись ото всех, я могла рассматривать их часами. Необыкновенная хрупкость ушедшего мира казалась мне достойной высшего восхищения.
А самой любимой моей открыткой была «Преступница». На ней у серой скалы стояла невероятная красавица с длинными черными волосами. Ее изящные руки были закованы в кандалы, под ногами плескалась морская волна, и я представляла себе корабль, увозящий молодую женщину от цивилизации на север, в ссылку. И думалось мне, что пострадала она из-за любви.
Конечно, эту идею подсказала мама:
– Ревность пронзила ее сердце. Она убила своего возлюбленного! Преступница обречена на смерть в дремучих лесах.
Мысленно я пыталась сорвать кандалы с несчастной. Но Преступница держала величественную осанку и, слегка наклонив голову, великодушно улыбалась мне, словно не нуждалась в помощи. За это я восхищалась ею и любила ее больше прежнего!
Черно-белая открытка напоминала фотографию из девятнадцатого века, поэтому я хранила ее очень бережно, завернув в носовой платок.
Однажды теплым весенним днем я была отпущена мамой на прогулку. Бог мой! До чего это было прекрасное время! Утром я замечала редкие, едва пробившиеся из-под земли травинки, а к вечеру они наливались силой: это было настоящее волшебство! Я не обманываю вас, милые читатели: действительно, я умела видеть, как растет зеленая, сочная трава.
– Девочка, ты здесь совсем одна? – раздался звонкий голос.
Сидя у кустов крыжовника на пеньке и рассматривая жуков, цветы и травинки, я не заметила, что солнце уже в зените, а утро растворилось вместе с пением соловьев.
– Играю! – сказала я.
Девушку, подошедшую ко мне, я видела впервые. На ней были длинная бархатная юбка и красивая цветастая блузка с кружевом. Ее черные волосы, уложенные вокруг головы косой, напомнили мне царевен из сказок.
– Ты сидишь здесь совсем одна? – повторила она, будто удивляясь этому факту.