Ослиная скамья (Фельетоны, рассказы)
Шрифт:
– Такова программа!
– сказал председатель, когда хромой закончил чтение.
– Эту программу мы, разумеется, уточним. Нужно, например, определить, по какой улице пойдет процессия, место, где я буду выступать, и тому подобное.
– Кроме того, - перебил его хромой член комитета, - следует определить, какие ленты будут в тот день у членов комитета.
– Да. И это, - продолжал председатель.
– Но сначала мы решим, чей прах переносить. Пусть каждый из нас предложит по одному предку, прах которого следовало бы перенести, и назовет место нового захоронения.
– Я думаю, господа, - еще раз взял слово
– Все согласны?
– спросил председатель.
– Согласны!
– крикнули члены комитета.
– На этом заканчиваем наше заседание.
Прежде чем написать эти строки, я как раз закончил составлять список наших предков, чтобы представить его на следующем заседании. Но, перечитав список еще раз, я пришел в ужас из-за незначительного обстоятельства: ни об одном из предков нельзя было точно сказать, где он захоронен и где его могила. Поэтому я думаю, что свое сообщение на заседании завершу предложением преобразовать наш комитет в комитет по разысканию могил предков, скрывшихся от благодарного потомства.
Если на следующем заседании мне удастся провести это предложение, то я, во всяком случае, избавлюсь от необходимости таскать по улицам какие-то подушки.
БЕСПЛАТНЫЙ БИЛЕТ
– Господин Пера, вы любите театр?
– Конечно, люблю.
– Ну, так я для вас могу кое-что сделать. Вот вам мой бесплатный билет на вечернее представление. Меня пригласили на ужин, и поэтому я не смогу пойти на спектакль. Сходите, вещь хорошая.
– Смешная?
– Умрете со смеху.
Так однажды утром, сидя на своих кроватях и одеваясь, разговаривали господин Сима Савич, писарь, и господин Пера Турудич, практикант из местного суда. Они вместе снимали комнату, хотя и не были сверстниками: господин Пера был намного старше. В комнате, кроме двух кроватей, стояли стол, два стула, лампа и возле дверей, на старой табуретке, - таз для умывания. Писарь и практикант работали в одном кабинете канцелярии, подружились там и поселились вместе.
Как только стало известно, что в наш город приезжает театральная труппа, господин Савич с воодушевлением стукнул кипой бумаг по столу и воскликнул:
– Ну, слава богу, наконец-то мы немного воспрянем духом!
Господин Сима Савич обрадовался приезду актеров потому, что и сам имел к театру некоторое отношение, будучи человеком, близким к искусству. Как член хорового общества, он часто организовывал любительские представления, в которых всегда был главным режиссером и играл главные роли. Говорят, что после одного из таких представлений ветеринарный врач даже сказал ему: "Вы, господин Сима, настоящий талант!" А ветеринарный врач считался образованным человеком: он говорил не только на родном, но еще и на немецком языке. И однажды, когда господин Сима играл трагедийную роль, сам господин протоиерей, говорят, заплакал.
Господин Сима неспроста обрадовался приезду театральной труппы: ему самому хотелось приобщиться к ее деятельности. Поэтому он пошел в редакцию "Светлости", газеты, которая выходит в нашем городе раз в неделю, и предложил свои услуги в качестве бесплатного театрального критика. Писать он решил под псевдонимом "Илдирим", что по-турецки означает "молния". В турецкой истории так называют косовского Баязета. 1
1 Баязет - турецкий султан (1389-1402), командовавший турецкими войсками во время Косовской битвы.
Сразу же после первого, очень успешного выступления труппы господин Сима почувствовал вдруг, что его авторитету режиссера и исполнителя главных ролей в любительских спектаклях нанесен удар и его престиж начинает быстро падать в глазах сограждан. Сам ветеринарный врач сказал ему: "Да, господин Сима, это не чета вашим любительским спектаклям!"
У господина Симы пробудилось чувство зависти и злобы, без которых, впрочем, не мог бы обойтись ни один большой критик. Уже после второго представления "Отелло" Илдирим написал очень острую критическую статью, обрушив главный удар на артистов, игравших роли, которые он сам когда-то исполнял. Больше всех досталось исполнителю главной роли - Отелло. Господин Сима утверждал, между прочим, что этот актер не знает, что делать со своими руками.
Критика пала на труппу, словно гром с ясного неба. Один артист, которого вечно "оттесняли", не давая ему первых ролей, воспринял критику вполне серьезно.
"Я слышал, - утверждал он, - что эту статью написал какой-то профессор, которому предлагали место драматурга в Народном театре Белграда!" Комик ядовито заметил: "Критик не принял в расчет, что "Отелло" - костюмированное представление, а на костюмах нет карманов, поэтому артисту и некуда деть руки!" А артистка, игравшая Дездемону, добавила: "Если бы критик знал, что Отелло в последнем акте хватает меня за горло, как мясник, он бы не говорил, что тот не знает, куда девать руки!"
Отелло выслушивал все эти ядовитые замечания и только кусал губы, как в первом явлении пятого акта. Он повсюду расспрашивал, кто автор критики, но никак не мог узнать. Этого ему не хотели сказать даже в редакции. Наконец он догадался спросить у кассира, продававшего билеты, на каком месте сидит критик из редакции "Светлости".
– Второй ряд, место сорок два, - ответил кассир.
Узнав это, Отелло еще до начала представления, когда зал был пуст, хорошенько рассмотрел место, а затем пошел за кулисы и пробыл там до последнего акта, хотя и не был занят в спектакле. Перед началом спектакля и после первого действия он долго смотрел сквозь дырочку в занавесе, фиксируя второй ряд, место номер сорок два. А между вторым и третьим действием вышел в зал, прошел через партер, остановился у кресла сорок два, вызывающе посмотрел на сидевшего в нем господина и презрительно покашлял.
На этом месте сидел господин Пера, практикант, и с удовольствием смеялся, как и должен смеяться всякий зритель, получивший бесплатный билет.
"Правду сказал господин Сима, - думал про себя Пера, - что я буду смеяться до слез".
После окончания спектакля господин Пера вместе с остальной публикой стал пробираться к выходу, все еще думая про себя: "Правду сказал господин Сима, что вечером я буду смеяться до слез". И, выйдя на улицу, он продолжал бы свой путь с такими же мыслями, но вдруг перед ним предстал тот самый человек, который перед последним действием покашливал в партере.