Ослиная скамья (Фельетоны, рассказы)
Шрифт:
– Вы, значит, утверждаете, будто я не знаю, что делать со своими руками!
– загремел неизвестный прямо ему в лицо.
– Почему я?
– заволновался господин Пера.
– А я хочу вам доказать, - рявкнул тот снова, - я знаю, что делать со своими руками!
И тотчас на бедного господина Перу посыпались хлесткие пощечины то с одной, то с другой стороны, сопровождаемые возгласом:
– Извольте и дальше писать свои критики!
Изумленный и ошеломленный господин Пера не смел и пошевельнуться, он стоял неподвижно, словно боялся повернуть голову, чтобы обидчик не промахнулся.
Нельзя сказать, сколько именно было получено пощечин, так как он их, по-видимому, не считал. Но когда публика вырвала господина Перу из рук "мавра", он поплелся домой с распухшими щеками. В утешение он только и мог сказать себе: "Ну вот, а он мне говорил, что я вечером посмеюсь до слез".
Придя домой, он не застал господина Симу, задержавшегося на ужине. Господин Пера не смог дождаться утра, взял лист бумаги и написал крупными буквами: "Я очень дорого заплатил за ваш бесплатный билет", и положил эту записку на подушку господина Симы. Затем лег в кровать и с головой завернулся в одеяло, словно хотел скрыться от пережитого публичного позора.
На другой день утром господин Сима и господин Пера снова сидели на своих кроватях и одевались. Господин Пера, все еще с опухшими щеками, тяжело вздыхая, рассказывал господину Симе свое ночное приключение.
– Уверяю вас, я совсем не знаю этого человека. Подходит ко мне и сообщает, что не знает, куда девать свои руки. А потом, чтобы занять их чем-то, бьет меня по щекам. Если только за то, что я смотрел спектакль по бесплатному билету, то вы должны были предупредить меня, и я бы не пошел. За удовольствие бесплатно посмеяться - получить побои! Нет, это никуда не годится!
Господин Сима с живым участием слушал господина Перу и несколько раз прерывал его рассказ вопросами:
– А он всерьез бил вас по щекам?
– Конечно всерьез, как это пощечины могут быть не всерьез?
– И вам, господин Пера, все это происшествие доставило некоторую неприятность?
– Как это некоторую неприятность? Да я сегодня не могу идти в канцелярию. Я от стыда боюсь показаться на улице, ведь надо мной все будут смеяться!
– Нет, не будут!
– решительно воскликнул господин Сима и встал с кровати.
– Как это не будут? Знаю я наш городок!
– Уверяю вас, не будут, так как в действительности не вы получили эти пощечины.
– А кто же их получил?
– Я!
– снова решительно ответил господин Сима.
– Как же вы, когда вас там даже не было?
– Это абсолютно не меняет дела: пощечины получил я.
– А щеки распухли у меня?
– То, что у вас распухли щеки, в данном случае совершенно второстепенная деталь. Эти пощечины имеют гораздо большее значение. Пощечины получил я, вас они совсем не касаются. Только я могу требовать удовлетворения, и я намерен сделать это. Вы же можете спокойно идти в канцелярию, и кто бы вас ни спрашивал о случившемся, решительно отвечать, что не получали никаких пощечин.
Господину Симе кое-как удалось убедить господина Перу, будто тот в действительности не получал никаких пощечин. Господин Пера пошел в канцелярию, а господин Сима направился прямо в участок, чтобы подать жалобу на обидчика. Он попросил одного из своих друзей, работавшего в полиции, всыпать как следует наглому артисту. Очень уж хотелось господину Симе отомстить Отелло и получить удовлетворение.
Господина Перу срочно вызвали в полицию. После первых обычных вопросов следователь задал ему и такой серьезный вопрос:
– Действительно ли вчера, после спектакля, такой-то и такой-то артист дал вам на улице пощечину?
Помня совет господина Симы, господин Пера ответил:
– Нет!
– Как нет! Ведь весь город говорит, что он бил вас по щекам.
– Пусть говорят что угодно, но я не получал никаких пощечин!
– Вы можете подтвердить это письменно?
– Да!
И господин Пера написал соответствующее заявление.
Друг господина Симы пожал плечами, сложил бумагу и подшил ее в папку неподтвержденных жалоб.
Через два дня господин Пера получил очень любезное письмо от того самого человека, который надавал ему пощечин. Как и все жители городка, он узнал, что свои пощечины направил не по тому адресу. Его мучила совесть, тем более что стало известно, как господин Пера отказался в полиции от обвинения. Письмо было необыкновенно красиво написано и содержало следующее:
"Уважаемый господин!
Я восхищаюсь Вами. Вы человек, которого нужно изучать. На улице Вы стоически принимаете пощечины, предназначенные вовсе не Вам, а в полиции, как истинный философ, Вы отказываетесь от полученных Вами пощечин. Предоставив в мое распоряжение обе щеки, Вы дословно следовали заповеди Христа: "Если тебя ударят по правой щеке, подставь левую". А здравую народную философию, которая гласит: "Пусть не знает правая рука того, что делает левая", Вы применили так: пусть не знает полиция того, что случилось на улице. Сударь, Вы меня восхищаете. Ни в одной драме со времен Шекспира я не встречал такого характера.
В знак внимания и уважения посылаю Вам бесплатный билет на завтрашний спектакль, в котором буду играть главную роль.
Уважающий Вас и т. д.".
Господин Пера горько улыбнулся, на какое-то мгновение у него промелькнула мысль отнести бесплатный билет практиканту Спасою, которого он терпеть не мог за то, что тот опередил его по службе, но чувство христианского милосердия взяло верх. Он прошептал про себя: "Грешно, когда человек ни за что ни про что получает пощечины", и разорвал бесплатный билет.
ПОКОЙНЫЙ СЕРАФИМ ПОПОВИЧ
Вчера мы проводили в последний путь Серафима Поповича. На похоронах были: я, казначей господин Андрей, капитан Яков, инженер Еша и многие другие. После похорон мы зашли в трактир и очень долго говорили о покойном господине Серафиме. Каждый счел своим долгом что-нибудь о нем рассказать. Инженер Еша вспоминал даже такие случаи, в которые трудно поверить, но мы не принимали это всерьез, так как привыкли к тому, что Еша всегда немного перебарщивает.
Между тем все, что являлось истиной, причем истиной вполне достоверной, можно изложить в нескольких словах. Покойный Серафим был чиновник сорока шести лет. Кем был до этого и как стал чиновником, наверное, он и сам уже не помнил. Тридцать два года он служил архивариусом в окружном управлении, вел протоколы, работал регистратором и одно время был даже кассиром. Дважды его хотели назначить в комиссию по подготовке проектов постановлений, но оставили эту затею, убедившись, что у него нет к этому никаких способностей. Он был чиновником до мозга костей. Каждый волосок на его голове был чиновником. Когда он шел, то был озабочен тем, чтобы идти по-чиновничьи; если ел, то старался есть по-чиновничьи, и даже когда был один в комнате, любую мысль, которая казалась ему недостойной чиновника, решительно отгонял от себя.