Основание
Шрифт:
– Как? – не поверил услышанному Свод. – Смерть может спасать?
– Отчего же нет? – спокойно ответила Мара. – Я ведь не для того введена в миры Вышними Богами, чтобы умерщвлять.
– Но ведь умерщвляешь?
– Это лишь домыслы людские.
– Как же? – возмутился Ласт Пранк. – Сколько людей на моих глазах погибло? И это не ты?
– Не я, – холодно ответила та, в присутствии которой робели даже Тени, – все те, о ком ты говоришь, сами убивали друг друга. Я здесь не при чем.
– Хорошо, – не сдавался Свод, – а умирающие в муках старики?
– Я помогаю найти исход тем, кто сам довел себя до предела жизненной силы. Но это их выбор. Люди тешатся своей гордыней и, как итог, дряхлеют, хворают и умирают.
– А отчего тогда умирают дети?
– И на то есть свои причины, поверь мне. Причины есть на все. Но людям сложно доискаться их, проще списать все на старуху с косой. А я лишь хожу вдоль черты и приглядываю за тем, чтобы никто не нарушал исхода из одного мира в другой. Вот и тебя, застрявшего между мирами, заверну обратно в мир яви. Затем сюда и пришла. На, бери свечу…
Она протянула светоч, пламя которого горело ровно и, на удивление, никак не реагировало на ощутимое движение воздуха в подземелье. Едва ладонь Ласт Пранка коснулась воска, огонь словно нырнул в его тело и в подземелье стало темно.
– Иди обратно, – сказала Мара, – не пустят тебя дальше, Карна все равно вернет. Я это сделаю за нее…
– Куда?! – всполошился Свод, чувствующий, как мягкие лапы Теней схватили его, оторвали от твердой поверхности и стали поднимать вверх. – Стой! Зачем мне обратно? Я ведь погиб! Зачем я там нужен?
– Бог знает…
– Ты что? Какой Бог?
– Крышень. Толкайте его назад, Темные, слишком уж много от него шума.
Тело Свода вдавило в потолок с такой силой, что ему стало нечем дышать. Почти сразу же к нему вернулась нестерпимая боль, граничащая с паникой. С одной стороны, он вдруг понял, что до этого момента у него странным образом не было потребности дышать, а с другой – ощутил, что, если сейчас же не вдохнет, безпощадные Тени втащат его обратно, и на этот раз прекрасная Мара уже не станет с ним вести задушевные беседы.
И хотя Ласт Пранку, по «ходатайству» церковников и всех достойных граждан, было уготовано Пекло, однако судьба снова дала ему шанс на отсрочку приговора, а свои шансы урожденный Ричи Шеллоу Райдер использовал всегда.
Чудовищным усилием воли он подтянул к груди руки и уперся в потолок. Странное дело, но верхний свод Чистилища в пику каменным стенам и полам его основания оказался намного мягче и податливее. Грудь просто выворачивало от нестерпимой боли, но он собрался с силами и толкнул перекрытие еще раз, и еще. Жесткий монолит подался. Вскоре Своду даже показалось, что в какой-то миг над ним блеснул свет. Да нет же, не показалось! Продолжая раскачивать давящий сверху навес, Ричи вдруг понял, что над ним не камень потустороннего подземелья, а земное полотно.
Нащупав слабину в сырой почве, он вытолкнул руки на поверхность и наконец почувствовал свободный приток холодного, такого желанного воздуха. Отстранив сырое покрывало, он, рыча от боли, выбрался из могилы и откатился в сторону. Сознание, едва вернувшись в израненное, грязное тело, снова покинуло его.
Когда он сумел подняться на ноги, слабое ноябрьское солнце, уходя на покой, уже висело над горизонтом. Легкий морозец хватал за пальцы, выкручивал суставы, но, как это ни странно, отвлекал от боли. Ласт Пранк, держась за ствол кривой березки, то и дело отводил взгляд от собственной развороченной могилы, от покосившегося, перевязанного рушником креста и прислонялся головой к прохладному стволу деревца, под которым ему так и не суждено было упокоиться. Хотя русские сулицы и шипы бердышей расковыряли его тело так, что стоило только удивляться – почему осенний ветер не проходит сквозь него, как через загородь.
Скорее всего, Михалина хоронила его сама. Где-то взяла рушник, чистый холст, чтобы завернуть любимого, погребальную рубаху. И именно благодаря тому, что закопать его тело глубоко она не сумела, Свод и выбрался из Преисподней. Где она теперь, его Михалина, что с ней?
Ричи оторвался от дерева и сделал несколько шагов по направлению к дороге. Кладбище стояло на краю леса, и наезженная телегами колея огибала его, уходя в голый перелесок. Добравшись до поворота, за которым раскинулось покрытое стерней поле, Свод оперся о дерево и немного отдышался.
Он узнал местность: через это поле они скакали к дому ведьмы, передавшей ему перед смертью свой страшный дар. Странное дело, подумалось ему, но по иронии Судьбы вполне могло быть так, что эту старуху похоронили на том же погосте, что и самого Ричи. Впрочем, какая ему разница? Важно, что он снова остался жив – переданная ему Сила ведьмы оказалась столь велика, что смогла вытащить человека даже из Чистилища.
Конечно же, Свод радовался тому, что хоть и дырявым, как палубная тряпка, а все же и в этот раз выбрался из смертельной западни. Одно плохо: раз уж сама Смерть отпустила Шеллоу Райдера обратно в явный мир, то выходит, что тайны Николяуса Эшенбурка, из-за которых пирата и душегуба вытаскивают из ада, на поверку могут оказаться страшнее «объятий» Теней Чистилища.
Свод ясно различал вдалеке знакомую крышу панского замка. На фоне пасшихся в поле волов и темных силуэтов осенних деревьев эта мирная картина шла вразрез с его недавними воспоминаниями. Перед глазами поплыли видения: наполненный солдатами двор; Ричи ищет среди них, зовет своего друга, Войну, и вдруг понимает, что они, скорее всего, убили Якуба, а теперь нагло смеются в лицо Своду и тащат из замка Войны все, что только могут поднять. Да разве мог он такое простить?
«Да, – заключил он, прижимая руку к пропитавшейся сукровицей и отдающей ледяным холодом вышитой рубахе, – драка была что надо. Жаль только, что Войну все равно уже не вернешь…»
Свод оторвался от дерева и сделал несколько мучительных шагов по направлению к замку. Грудь нестерпимо заныла, а в боку, казалось, кто-то провернул столярный бур.
– Волов моих не спугни, – услышал он совсем близко и вздрогнул от неожиданности. Ричи готов был поклясться, что секунду назад рядом с ним никого не было! На валуне, всего в трех шагах от дерева, за которое он только что держался, сидел совсем еще юный, лет шестнадцати от роду, пастушок со светлыми вихрами и такой веснушчатый, что его лицо в свете заходящего солнца, казалось, отливало золотом. Своду показалось странным, что зипун и портки юноши были далеко не дешевыми: крайне редкой расцветки, в тон грозовой туче, да и сшиты ладно.