Основатель христианства
Шрифт:
Однако евангельское учение иначе направлено, нежели учение тогдашних равви. Оно под другим углом соприкасается с жизнью. Пожалуй, лучше всего это можно пояснить, снова обращаясь к притчам. Притча, как мы видели, — самая характерная форма, в какой представлено у евангелистов учение Иисуса. Если рассмотреть всю совокупность притч, нельзя не заметить, что многие из них вращаются около одной общей темы: наступает некий "час" — критический момент, когда надо действовать решительно. Вот крестьянин терпеливо следит, как растет посеянное им: "Сперва зелень, потом колос, потом полное зерно в колосе". Он не может вмешаться, посеянное — в ведении природных сил. "Когда же созреет плод, он тотчас посылает серп, потому что настала жатва". Если упустить время, урожай погибнет. Торговцу драгоценностями предложили необычайно ценную жемчужину, о которой он мечтал всю жизнь, и он сразу же должен купить ее, даже если надо отдать все состояние, иначе она достанется другому. Ответчику
О каком же "часе", говорил Иисус? Евангелия не оставляют на этот счет почти никаких сомнений. Это тот самый час, когда Он обращается к своим слушателям. Как жатва завершает и венчает год для крестьянина, так и то время увенчало многие столетия роста. "Поднимите глаза ваши, и взгляните на нивы, как они уже побелели к жатве. Жнущий получает награду и собирает плод в жизнь вечную". Именно тогда история Израиля со всеми ее не осуществившимися надеждами достигла завершения. "Блаженны очи видящие то, что вы видите. Ибо говорю вам. многие пророки и цари хотели увидеть то, что видите вы, и не увидели, и услышать то, что вы слышите, и не услышали". Почти недвусмысленно об этом говорит речение, которое Лука передает едва ли не с телеграфной краткостью: "Закон и Пророки — до Иоанна: с того времени Царство Божие благовествуется, и всякий усилием входит в него". Иными словами, с проповедью Иоанна Крестителя (который к тому времени был уже казнен) старый порядок кончился, наступил новый; и главное в нем — "Радостная весть" о "Царстве Бога".
Выражение "Царство Бога" восходит к древнееврейской идиоме, которую точнее перевести как "царствование" или даже "правление" Бога, и означает оно, что царствует, правит сам Бог. Иисус пришел в Галилею, по словам Марка, возвещая Радостную весть, которую евангелист сумел сделать краткой, как призыв: "Исполнились сроки, и близко Царство Божие". Это значит, что Бог — здесь, во всей своей силе и всем величии. Он перед тобой, на этой земле! Что же ты теперь будешь делать? Галилейская толпа справедливо догадывалась, что Иисус знает больше, чем обычный равви. "А другие говорили: это пророк, как и другие пророки".
Иисус и впрямь был непосредственным преемником древнеизраильских пророков, чью проповедь сохранил Ветхий Завет. Пророки настаивали на том, что Бог вмешивается в человеческие дела, и потому толковали события своего времени в свете прозрений, возникавших из общения с Предвечным (или, как они выражались, от "слышания слова Господа"). Так и здесь — возвещая Царство Бога, Иисус толкует современные Ему события в свете Божественной истины. События эти знаменательны со всех точек зрения. Внутри древней еврейской религии назревал кризис, который должен был так или иначе разрешиться в самое близкое время. И за пределами Израиля в духовной жизни происходило много примечательного, причем иудаизм не был совершенно от этого отделен. Многое происходило; но что стояло за этим? Ответов немало, как всегда, и нерелигиозных, нас же интересует ответ верующего человека. Пророки, отвечая своим современникам, говорили "о замысле Всевышнего". Так и Иисус, провидя кризис, отвечал на поставленный этим кризисом вопрос, что "настал час: Царство Бога рядом". Это и есть оно — время решений. Бог стоит перед людьми. Он очень близко, Он ждет, и человеку открываются беспримерные возможности.
Здесь требуются некоторые пояснения. Можно ли говорить, что Бог, вечный и вездесущий, в одно время ближе или дальше, чем в другое? Если Он царь, Он царствует всегда и везде. В этом смысле Царство Его не приходит — оно есть. Но человек живет в пространстве и времени, и жизнь его то мельче, то глубже. И у каждого человека, и в истории человечества бывают периоды, когда истинное (но не всеми признанное) подтверждается явно и действенно. О таком историческом моменте и идет речь в Евангелиях. Бог близок к людям во все времена, повсюду, но тогда эта истина стала действенной, и такою ее сделал Иисус. Его слова и поступки являли ее с исключительной ясностью и силой. Он и сам говорил, что дела Его — знак наступления Царства: "Если же Я перстом Божиим изгоняю бесов, — значит, достигло до вас Царство Божие". Конечно, это образное выражение. У Бога нет "руки", и мы не знаем, есть ли злые духи. То, что Евангелия называют изгнанием бесов, мы могли бы описать — верно ли, неверно — и по-другому. Однако смысл речения от этого не меняется: в присутствии Иисуса темные силы, оскверняющие душу и тело человека, побеждены, а их недавняя жертва духовно обновляется. Сомневаться в этом неразумно, такие случаи слишком сильно запали в память. Означает это, по словам Иисуса, что Бог вступает на Царство. Мы были бы неточны, сказав, что Иисус принес или установил Царство Бога. Это сделал сам Бог. Его непрестанный промысл, действующий во всем творении, вызвал к жизни ту знаменательную пору, самым важным в которой и был приход Иисуса. Словами и делом Иисус показал это
Что же хотел услышать Иисус от людей, к которым Он воззвал? "Царство Бога рядом: покайтесь!" — пишет Марк. Слово "покаяться" значит для нас "почувствовать свою вину", "пожалеть о своих грехах". Однако соответствующее греческое слово значит просто: "одуматься", "опомниться", "изменить свою жизнь". "Покаяться" в Евангелии — "переменить мысли и чувства" и тем самым начать новую жизнь, по-новому себя вести (это и есть 'достойные плоды покаяния").
Такая перемена непосредственно связана с тем, принял человек или не принял "Радостную весть от Бога". Радостная же весть (''евангелие") — прежде всего весть о том, что Бог здесь и теперь. Стоит только это понять, и все, что можно сказать о Боге, обретает небывалую значимость. Как мы видели, Иисус говорил о Боге, обращаясь к воображению и чувствам; скорее "наводил на мысль", чем определял. Мы знаем, как Он, дивясь и радуясь природе, связывал ее и человека в единое целое, где каждый уровень освещается другим, высшим, а все свидетельствует о Боге. На каждом уровне бытия человек встречает своего Создателя, Господина неба и земли,
Всеблагого и Всемогущего, чья доброта с неудержимой щедростью изливается на все создания, без различия и при этом обращена к каждому, как к самому близкому: "У вас же и волосы на голове все сосчитаны".
Полезно заметить, что такие мысли о Боге окрашивают по-новому те Его образы, которые Иисус черпал в предании своего народа. Представление о Боге как о Пастыре Израиля — почти общее место в Ветхом Завете. Истинный пастырь, говорит Иисус, беспокоится и об одной заблудившейся овце, он "идет за пропавшей, доколе не найдет ее". Так и Бог. Слова обретают особую остроту, ибо самого Иисуса за это и осуждали. Притча о пропавшей овце (говорит нам Лука) и была ответом на такие порицания. Традиционный образ Бога-Пастыря оживает и в делах Иисуса, и в Его словах.
И еще один образ Бога — как Отца своего народа — был очень привычной метафорой, глубоко укорененной в религиозном языке евреев. Собственно, представление о Боге-Отце бытует во многих религиях. Но что такое отец, когда слово это применяют к Богу? Иисус прямо сравнивает его с обычным отцом, человеком. "Итак, если вы, будучи злы, умеете давать дары благие детям вашим, тем более Отец ваш, который на небесах, даст благо просящим у Него". То же сравнение появляется в притче о блудном сыне — наверное, самой известной из всех притч. Она отнюдь не показывает нам идеального отца, наделенного той исключительной святостью, которая присуща Богу. Предполагается, что слушатели поймут: любой отец, достойный этого имени, вел бы себя так; и так ведет себя с нами Бог. Притча эта, Щ- говорит нам евангелист, — тоже рассказана в ответ на хулу уверенных в себе праведников, которых Иисус тонко высмеял в образе самодовольного старшего брата ("я... ни в чем тебя не ослушался!"). Притча о блудном сыне являет нам и Иисуса, и образ Бога.
Когда Иисус учит о Боге, Он на удивление прямо, сердечно и просто говорит о Его отцовстве. "Ваш же Отец знает, что вы нуждаетесь в этом"; "Нет воли Отца вашего, Который на небесах, чтобы погиб хоть один из малых сих". То же самое мы слышим в молитве, которая принята Церковью с первых дней (ее приписывают самому Иисусу). Используемый в литургической практике текст соответствует Евангелию от Матфея, где молитва эта облечена в форму, которая, несомненно, была для того и предназначена. У Луки — более простая и, возможно, более близкая к оригиналу версия: Отче! Да святится имя Твое! Да приидет Царство Твое! Хлеб наш насущный подавай нам каждый день. И прости нам грехи наши, ибо и мы сами прощаем всякому, кто должен нам. И не введи нас во искушение.
Слово "Отец", которое ранние христиане услышали от Иисуса, на их родном, арамейском языке звучало как "Авва (это слово сохранилось без перевода в некоторых местах Нового Завета). Так обращался ребенок к отцу в еврейских семьях. "Отец мой" или "Отец наш" — почтительнее и отдаленнее; и "Отче наш" Евангелия от Матфея отражает язык литургической молитвы. Иисус еще раз — ненавязчиво, но настойчиво — дает понять, как его последователям относиться к Богу. Сами прошения молитвы этому не противоречат. Так просто, прямо и доверчиво обращаются дети к отцу.