Основатель службы 'Диалог'
Шрифт:
– Лучше подставлять чужие, - твердо сказал Телятевский.
– В конце концов, войска в Туле тридцать тысяч, а самих тулян - всего тысяч десять-двенадцать, в три раза меньше. Если город возьмут, его отдадут на разграбление, как водится, на три дня, пощады не будет. В конце концов, так было всегда, испокон веку, от рождества Христова. И еще раньше. В конце концов...
– Хватит!
– оборвал Телятевского Болотников.
– Я знаю все, что ты скажешь...
– Да, ты все это знаешь. И ты сам так думаешь, воевода. И я
Болотников стиснул зубы, лицо его посуровело.
– Да ты, князь, никак меня к Шуйскому переманить удумал. Мол, пожалуй, царь, подари жизнь, а я уж на брюхе перед тобой ползать согласный. И перед господином своим, - здесь голос Болотникова загремел, как колокол, - князем! Телятевским! Андрей Андреевичем!!! Поберегись, князь!
Телятевскому пришлось отскочить в сторону: Болотников, словно не замечая, пошел прямо на него и, хлопнув дверью, выскочил из горницы.
В этот же день спустя два часа была вылазка.
Из "Теории психотерапевтической помощи в системе множества ненулевых плоскостей" М. И. Андриевского, Киев, изд. "Наука", 2113 г.:
Моя концепция - активное сострадание.
Сострадание всегда было характерно для нашего отношения к обитателям старых плоскостей, вообще к той жизни. Но это сострадание всегда было пассивным. Я же предлагаю активное сострадание; заметьте, не жалость, а именно сострадание, основанное на понимании и уважении. Жалость исключает уважение. Пассивное сострадание чем-то напоминает жалость. Активное сострадание без уважения невозможно.
Добрые чувства необходимо претворять в жизнь. И кто, как не психотерапевт, должен обратить, наконец, свое внимание..."
Снег падал и падал. И все так же таял.
Вылазка закончилась неудачей. Многие в крепость не вернулись. Кто переметнулся, а огромное большинство осталось лежать в талой грязи.
Воевода был чернее тучи.
Телятевский в вылазке не участвовал. Словно ничего не было, словно не замечая хмурости Болотникова, он вновь подошел к нему.
– Спросить надо, воевода, - сказал Телятевский.
– Спрашивай. Отвечу, - резко откликнулся Болотников, не оборачиваясь.
– Ты победишь. Пожертвовав Тулой, ты получишь Москву. Ты сгонишь Шуйского с трона. Допустим. Что ты будешь делать дальше?
– Истинный государь придет, - ответил Болотников.
– И все?
– пытливо спросил Телятевский.
Болотников подставил ладонь. В нее упали несколько красивых снежинок и тут же исчезли.
– Ты, может, считаешь, что я о том не думал? Ошибаешься, князь, думал. Не раз думал... Слова такие есть - господин, хозяин. Знаешь?
– Знаю. Ты их ненавидишь.
– Опять ошибаешься, князь, все время ты ошибаешься... Я их люблю. Всем сердцем. Хорошие слова. Любой человек, - Болотников нажимал на каждое слово, и чувствовалось, что обо всем, что он сейчас говорит, он действительно думал и думал крепко, - любой человек
– Все ли понимают, куда идут?
– очень тихо спросил князь.
– Не знаю, - честно ответил Болотников.
– Знаю только, что хозяин на земле не тот, кто какие угодно пакости на ней творить может, а тот, кто жизнь на ней вольготней хочет сделать, привольнее. А на Руси для этого перевернуть все надо с головы на ноги, - там, глядишь, и переменится к лучшему. Драться надо, князь. Драться с теми, кого ненавидишь, - и побеждать.
– "Глядишь"...
– Телятевский невесело усмехнулся.
– По-моему, ты сам никак понять не можешь, как выглядит эта твоя "воля"...
– Там увижу.
– Сомневаюсь.
– А коль сомневаешься - держись подальше. Сейчас уже терять нечего. К Шуйскому тебе отсюда дороги не будет. Вот так вот, князь. Опоздал!
Атаман Беззубцев должен был признать, что во время вылазки Степан Стеблов проявил недюжинную силу и ловкость. Когда на него набросились сразу три стрельца, очевидно, желая захватить в плен, он легко раскидал их в разные стороны. Правда, больше Беззубцев за ним не следил - не успевал, в драке своих забот хватает. Но Стеблов, который все время находился в окружении неприятелей, вернулся в крепость цел и невредим. "Хороший воин, лихой", - решил Беззубцев.
– Я царевич или кто, воевода?!
Петр Федорыч был взбешен. Болотников отметил, что, пожалуй, впервые видит атамана-царевича трезвым. Впрочем, Петр Федорыч трезвый не так уж сильно отличался от Петра Федорыча пьяного.
– Что случилось, Петр Федорыч?
– спокойно спросил Болотников.
– Пошто моих людей обижаешь? Казаки жалуются. Они привыкли так: что их - то их. В городе стоим - значит, город наш. Ты как же это, меня не спросясь, моих-то казаков...
– Как они привыкли?
– переспросил Болотников.
– Что уж их - то их. Так казаки считают.
– Ты тоже так привык?
Атаман гордо поднял подбородок.
– Я царевич. Я привык, что моим становится все то, что я захочу!
– Захоти Шуйского Ваську, а, Петр Федорыч, - ласково попросил Болотников.
– Ну, захоти, очень тебя прошу! Или сразу московский кремль?.. Видно, плохо ты его хочешь.
Петр Федорыч изумленно глядел на Болотникова. Болотников в ответ порассматривал его с минуту, потом вдруг резко сказал:
– Казаки твои грабить удумали. Грабить и убивать. В городе, что нас приютил. И я, Набольший Воевода царя Димитрия, отдал преступников горожанам. На расправу! Меня, Петр Федорыч, народ как Болотникова уважает, как Ивана Исаича, а тебя - как царевича. Как царевича, Петр Федорыч, своего царевича. Хочешь им остаться - веди себя подобающе.