Основные течения в еврейской мистике
Шрифт:
И только после того, как религия обретает в истории своё классическое выражение в определённых коллективных формах жизни и веры, только тогда мы можем засвидетельствовать возникновение феномена, называемого мистикой. Её подъем совпадает с периодом в развитии религии, который можно определить как романтический. Мистика не отрицает и не упускает из поля зрения пропасть. Напротив, она начинается с осознания её существования, но от этого она переходит к поиску тайны, сокрытой в ней, и заповедной тропы, которая помогла бы преодолеть эту пропасть. Она стремится восстановить единство, нарушенное религиозным катаклизмом, но восстановить его на новом уровне, там, где в душе человека происходит встреча мира мифа с миром откровения. Таким образом, драма мистики разыгрывается в душе, и путь души через бездны множества к познанию Божественной реальности, отныне мыслимой как предвечное единство всего сущего, становится её главной заботой. Поэтому возникновение мистики в какой-то мере означает возрождение мифа, хотя не следует упускать из виду различия между единством, предшествующим раздвоенности, и единством, складывающимся в результате нового подъёма религиозного сознания.
В историческом плане возникновение мистических тенденций связано с ещё одним фактором. Религиозное сознание не исчерпывает своих возможностей с появлением классических форм положительной религии. Оно продолжает сохранять свою творческую потенцию, хотя формирующее действие какой-либо
Например, откровение в глазах мистика – это не только некое историческое событие, приводящее в определённый исторический момент к прекращению непосредственной связи между человечеством и Богом. Не отрицая откровения в качестве явления истории, мистик, тем не менее, полагает, что родник знания и опыта, забивший в его собственном сердце, не менее важен для образования концепции религиозной истины, чем откровение. Другими словами, с точки зрения мистика акт откровения перестаёт быть однократным и воспроизводится снова и снова. Это новое откровение, дарованное ему самому или его духовному наставнику, мистик пытается увязать с источниками старого откровения. Этим объясняется новое толкование канонических писаний и священных книг великих религий. В глазах мистика первоначальный акт откровения перед общиной, каким, например, является публичное откровение на горе Синай, представляется чем-то, истинный смысл чего ещё должен раскрыться; реальным же и решающим для него является тайное откровение. И таким образом субстанция канонических писаний, подобно субстанции всех остальных религиозных ценностей, расплавляется и трансформируется, пройдя через огненный поток мистического сознания. Поэтому неудивительно, что, как бы упорно мистик ни стремился оставаться в рамках своей религии, он часто сознательно или бессознательно оказывается на грани её или даже преступает эту грань.
Я не вижу смысла распространяться здесь о причинах того, что мистик часто превращается в еретика. Религиозная община не всегда должна была искоренять огнём и мечом такую ересь, а иногда даже не понимала, что имеет дело с ересью. В особенности это относится к случаям, когда мистику удавалось овладеть «ортодоксальным» словарем и использовать его в качестве средства для выражения своих мыслей. Многие каббалисты именно так и поступали. В отличие от христианства и ислама, которые, располагая более действенными карательными средствами и государственным аппаратом, подавляли часто и решительно крайние формы мистических движений, в истории иудаизма такие методы применялись редко. Тем не менее, как мы покажем в главах о саббатианстве и хасидизме, они не исключались полностью.
4
Итак, мистическая религия пытается превратить Бога, с которым она сталкивается в специфических религиозных представлениях своей собственной социальной среды, из объекта догматического знания в новый, живой опыт и интуицию. Помимо этого, она пытается по-новому истолковать этот опыт. Поэтому её практический аспект, постижение Бога и реализация учения о поисках Его, часто, особенно при развитых формах мистического сознания, связывается с определённой идеологией. Эта идеология, эта теория мистики есть теория познания Бога и Его откровения, а также пути, ведущего к Нему.
Теперь должно быть понятно, почему внешние формы мистической религии, развивающиеся в орбите определённой религии, в большой степени образуются под воздействием позитивного содержания и ценностей, признаваемых и возвеличиваемых в этой религии. Поэтому мы не можем ожидать, чтобы еврейская мистика обладала тем же обликом, что и католический мистицизм, анабаптизм или мусульманский суфизм. Особые аспекты христианской мистики, связанные с личностью Спасителя и посредника между Богом и человеком, мистическая интерпретация Страстей Господних, повторяющихся в личном переживании индивидуума – всё это чуждо иудаизму, равно как и еврейским мистикам. Они исходят в своих идеях из концепций и ценностей, присущих иудаизму, то есть прежде всего из веры в единство Бога и в значение Его откровения, как эти понятия сформулированы в Торе, Священном Законе.
Еврейская мистика в своих различных формах представляет собой попытку истолковать религиозные ценности иудаизма в качестве мистических ценностей. Она сосредоточивается на идее живого Бога, раскрывающего Себя в актах Творения, Откровения и Избавления. Доведённая до крайности медитация о живом Боге порождает представление о сфере, о целом мире Божества, которому подвластен мир наших чувственных впечатлений и который присутствует и действует во всём сущем. Таков смысл того, что каббалисты называют миром сфирот. Я хотел бы остановиться на этом более подробно.
Атрибуты живого Бога понимаются иначе и претерпевают особенное изменение по сравнению с тем, как они трактуются философами иудаизма. Такой мыслитель, как Маймонид, в своём сочинении «Путеводитель растерянных» чувствует себя обязанным рассуждать таким образом: как можно сказать о Боге, что Он живёт? Не подразумевает ли это наложение некоего ограничения на бесконечное существо? Слова «Бог живёт», утверждает он, могут означать лишь то, что Он не мёртв, то есть что Он – нечто противоположное всему негативному. Он – отрицание отрицания. Совершенно иной ответ был дан каббалистом, с точки зрения которого различие, более того, противоречие между Богом ведомым и Богом неведомым имеет смысл, отрицаемый философами иудаизма.
Ни одно создание не может иметь целью своего познания неведомого, сокрытого Бога. В сущности, всякое познание Бога основывается на наличии определённого отношения между Ним и Его творением, то есть на проявлении Бога в чём-то другом, а не на отношении Его к Себе Самому. Утверждали, что различие между Deus absconditus, Богом в Себе, и Богом во внешнем проявлении неведомо каббале [XVII] . Мне это кажется неправильным истолкованием фактов. Напротив, проблема дуализма, заключающаяся в этих двух аспектах единого Бога, в которых, с точки зрения теологии, можно рассматривать божество, глубоко занимала еврейских мистиков. Подчас это побуждало их обращаться к формулам, опасность которых для религиозного сознания монотеизма полностью раскрылась лишь в ходе дальнейшего развития каббалы. Как правило, каббалисты стремились найти формулу, в которой философы усмотрели бы как можно меньше предосудительного.
[XVII]Molitor, Philosophie der Geschichte, vol. 2 (1834), p. 56.
По этой причине противоречие, заложенное в идее двух аспектов Бога, не всегда обнаруживается с такой определённостью, как в знаменитой доктрине, выдвинутой около 1300 года неизвестным автором, который полагал, что Бог в Себе в качестве абсолютной Сущности по самой Своей природе неспособен стать субъектом откровения для других, не подразумевается и не может подразумеваться в свидетельствах откровения, в канонических текстах Библии и в раввинистической традиции [4] . Он не субъект этих писаний и поэтому не имеет документально подтверждённого ими имени, ибо каждое слово священных книг, в сущности, относится к какому-либо аспекту Его проявления в сотворённом мире. Из этого вытекает, что если живой Бог, Бог религии, чьё существование засвидетельствовано Священным Писанием, обладает бесчисленными именами, которые Он носит, с точки зрения каббалистов, в силу самой Своей природы, а не человеческой условности, – Deus absconditus, Бог, сокрытый в Себе самом, может быть обозначен лишь метафорически и посредством слов, в мистическом смысле не являющихся Его истинными именами. Излюбленные формулы ранней испанской каббалы – это парафразы умозрительного характера, например, «Корень всех корней», «Великая Сущность», «Безраздельное Единство» [5] и, прежде всего, Эйн-Соф [6] . Последнее обозначение раскрывает безличный характер этого аспекта сокрытого Бога, с точки зрения человека, с той же или, быть может, ещё большей определённостью, чем другие. Оно означает «бесконечное» как таковое (не, как часто предполагалось, – «Тот, который бесконечен», а «Бесконечное»). В представлении Ицхака Слепого, одного из первых каббалистов, личность которых Deus absconditus– это «то, что не постижимо умом», а не «Тот, кто не постижим» [7] . Понятно, что, постулируя таким образом безличную сущностную реальность в Боге, превращающемся в лицо – или предстающем в качестве лица – только в процессе творения и откровения; каббала отказывается от личностной концепции Бога Библии. Бесспорно, что в этом смысле автор упомянутого мистического афоризма прав, полагая, что Эйн-Соф(или то, что подразумевается под ним) даже не упоминается в Библии и Талмуде. В дальнейшем мы увидим, как решали эту проблему представители главных направлений каббалистической мысли. Нас не должно удивлять, если мы обнаружим, что спекуляция прошла через всю гамму превращений – от попыток вторично преобразовать безличное Эйн-Софв личного Бога Библии до откровенно еретической доктрины о существовании истинного дуализма между сокрытым Эйн-Софи личным Демиургом Священного Писания. Однако пока нас больше интересует второй аспект Божества, который, имея решающее значение для действительно существующей религии, составил главный предмет теософской спекуляции в каббале.
[4] Маарехет га-Элокут(«Божественная иерархия»), приписываемая иногда некоему рабби Перецу из Барселоны (Мантуя 1558), лист 82b: «Знай, что этот Эйн-Соф, о коем мы беседовали, не упоминается ни в Торе, ни в Пророках, ни в Писаниях, ни в речениях Талмуда: только «мастера служения Богу» получили слабое указание на это». В устойчивой терминологии данного автора мистики называются баалей га-авода –дословно «мастера служения».
[5]Термины типа «Корень корней», «Великая реальность», «Равное Единство» (или «равенство Единства») особенно часто встречаются в сочинениях таких испанских каббалистов XIII века, которые обнаруживают выраженную тенденцию к неоплатонизму.
[6]ЭЙН-СОФ ( , `Бесконечный`, `Безграничный`), в каббале – трансцендентный Бог в Своей чистой сущности; Бог в Себе, в отличие от Своего отношения к сотворённому миру. Поскольку каждое из имён Бога выражает одно из Его свойств или атрибутов, в которых Он раскрывает Себя Своему творению, либо одно из свойств, которые Ему приписывают сотворённые существа, нет такого имени или эпитета, которые характеризовали бы собственную сущность Бога. Поэтому, когда каббалисты стремились к точности языка, они избегали использования таких имён, как Элохим, ха-Кадош барух Ху (`Святой Благословенный`) и др. Все эти имена встречаются в Библии или Талмуде. Они относятся, однако, к проявлениям Бога, а не к собственной сущности Бога, которая стоит выше всех Его отношений к сотворённому миру. Следовательно, ни в Библии, ни в Талмуде, ни в раввинистической литературе нет термина, который соответствовал бы стремлению каббалистов к умозрительному постижению природы Бога.
Термин эйн-софпоявляется в каббалистической литературе после 1200 г. По-видимому, его источник следует искать в тех выражениях, которые подчёркивают бесконечное ( ад ле-эйн-соф) величие Бога, либо свойство всеобъемлющей Божественной мысли, для которой нет никаких границ ( ад ле-эйн-соф). Термин возник, по-видимому, в Провансе в круге единомышленников Ицхака Сагги Нахора (Ицхака Слепого; 1165-1235).
По мнению некоторых каббалистов, термин «Эйн-соф» применим также к первому продукту эманации – первой из сфирот ( кетер), природа которой совершенно сокрыта. Это двойное употребление термина породило известную путаницу в каббалистической литературе. Несомненно, что первоначально термин должен был указывать на различие между Абсолютом и эманирующими из Него сфирот.
Выбор именно этого термина, возможно, объясняется тем, что в книгах Са‘адии Гаона, оказавших большое влияние на круг каббалистов Прованса, придаётся большое значение бесконечности Бога. Термин также свидетельствует о том, что антропоморфизм, характерный для языка, которым каббалисты говорили о живом Боге веры и откровения, не выражает полностью их теософского и теологического мировоззрения.
Первоначально выражение «Эйн-соф» употреблялось как имя собственное и крайне редко (даже в главной части книги Зохар оно встречается лишь несколько раз), однако после 1300 г. оно вошло в широкое употребление в литературе каббалы. Позднее в этой литературе говорится даже о нескольких видах эйн-соф, например, о «скрывающемся», «облачённом», «сокровенном», «высшем» эйн-соф.
[7]На иврите – «то, что не постижимо мыслью» – звучит как парафраз неоплатонического термина akatalaeptos.Он встречается в качестве эквивалента термина Эйн-Софв комментариях р. Ицхака Слепого на Сефер йецира,а также в трудах его учеников.