Основы теории аргументации: Учебник.
Шрифт:
Существенным является различие между реальными и номинальными определениями. Первые представляют собой описания. Они претендуют на соответствие действительности и являются истинными или ложными. Вторые — это, в сущности, завуалированные предписания. Они требуют употреблять определяемый термин в задаваемом ими значении, не считаясь с особенностями реальной ситуации. Более того, сама эта ситуация в случае необходимости должна быть преобразована так, чтобы не приходилось отступать от предписанного значения. Номинальные определения не имеют истинностного значения [236] . Как предписания номинальные определения являются оценками и представляют собой обычную форму неявного введения ценностных отношений и оценок.
236
К.Айдукевич
Хорошо известные трудности разграничения реальных и номинальных определений — это только частный случай тех затруднений, с которыми почти всегда связано различение истинностного и ценностного типов сопоставления мысли и действительности. Зачастую языковое выражение в одном контексте звучит как реальное определение, а в другом выполняет функцию номинального. Иногда реальное определение, описывающее какие-то объекты, обретает оттенок требования, как употреблять термин, соотносимый с ними. Номинальное определение может нести отзвук описания. Из психологии восприятия известны графические фигуры, которые при пристальном их рассматривании предстают то выпуклыми, то вогнутыми. Сходным образом одно и то же определение при вдумывании в него может казаться то реальным, то номинальным.
Еще одна форма неявного вхождения оценок — конвенции всякого рода. Все они являются предписаниями и находятся в ценностном отношении к миру. Конвенциями могут вводиться новые понятия, но гораздо более важную и интересную роль в научном познании играют конвенции, ограничивающие или расширяющие уже употребляемые в науке понятия, а также конвенции, отождествляющие разные совокупности признаков. Далеко не всегда научная конвенция представляет собой открытое, специально выработанное и одобренное научным сообществом соглашение. Напротив, в большинстве своем конвенции функционируют неявно и не осознаются как таковые теми, кто их использует. Обычно только после научной революции, приводящей к отказу от старой теории или ее ограничению, порождающей новое видение мира, становится ясно, как много не совсем удачных и эффективных условностей и соглашений принималось в старой теории.
«Чистые» конвенции — такая же редкость в науке, как и «чистые» номинальные определения. Гораздо более часты своеобразные дескриптивно-прескриптивные единства — соглашения, содержащие описания с конвенциональными элементами. К примеру, утверждение, что жидкость есть такое состояние вещества, при котором давление передается во все стороны равномерно, в течение какого-то времени признавалось фактической истиной. Универсальная его приложимость ко всем, в том числе к не изученным еще жидкостям, опиралась на конвенцию. В дальнейшем оно превратилось в одно из следствий более глубоких представлений о жидкости и перестало нуждаться в поддержке со стороны.
Ценностное по преимуществу отношение находит выражение также в аналитических высказываниях, являющихся необходимым элементом всякой теории. Эти высказывания несут, однако, и определенное дескриптивное содержание. Было бы неправомерно поэтому считать их, как это иногда делается, чистыми соглашениями об употреблении понятий или об их значении.
Говоря о формах, в которых воплощается ценностное отношение, следует отметить, что многие понятия как обычного языка, так и языка науки, имеют явную оценочную окраску. Их иногда называют «хвалебными», круг их широк и не имеет четких границ. В числе таких понятий «наука» как противоположность мистике и иррационализму, «знание» как противоположность слепой вере и откровению, «теория», «система», «труд», «рациональность», «факт» и т.д. Сами понятия «истина» и «ценность» во многих своих употреблениях имеют явный оценочный оттенок. Введение подобных понятий редко обходится без одновременного привнесения неявных оценок.
Но ценности входят в рассуждение не только с особыми «хвалебными» словами. Любое слово, сопряженное с каким-то устоявшимся стандартом, вводит при своем употреблении неявную оценку. Называя вещь, мы относим ее к определенной категории и тем самым обретаем ее как вещь данной, а не иной категории. В зависимости от названия, от того образца, под который она подводится, вещь может оказаться или хорошей или плохой. Хорошее здание, заметил как-то Спиноза, — это всего лишь плохие развалины. Все, что кажется древним, прекрасно, все, что кажется старым, прекрасным не является (Ж.Жубер). Глупое сочинение становится блестящим и остроумным, если только предположить, что глупость — сознательный прием (Жан-Поль). Называние — это подведение под определенное понятие, под представляемый им образец вещей определенного рода и, значит, оценка. Назвать привычную вещь другим именем значит подвести ее под другой образец и, возможно, иначе ее оценить.
То, что давая вещи название, мы тем самым неявно оцениваем ее, и что вещь, хорошая в свете одного названия, может оказаться посредственной или даже плохой, будучи названной иначе, замечено очень давно. Как раз с этим связана, судя по всему, старая доктрина «выправления имен» Конфуция: все явления и все вещи должны соответствовать тому смыслу, который вложен в их название. По поводу этой своеобразной доктрины можно заметить: вещь, отвечающая своему названию, т.е. стандарту, стоящему за ним, является хорошей, или позитивно ценной; если бы все вещи соответствовали своим названиям и не было возможности называть их иначе, плохих вещей просто не было бы.
Таким образом, не только «хвалебные», но и, казалось бы, оценочно нейтральные слова способны выражать ценностное отношение. Это делает грань между описательной и оценочной функциями языковых выражений особенно зыбкой и неустойчивой. Вне контекста употребления выражения, как правило, невозможно установить, описывает ли оно или оценивает или же пытается делать и то, и другое сразу.
«Чистые» оценки и «чистые» нормы почти не встречаются в теориях, которые не ставят своей специальной задачей их выработку и обоснование. В обычные научные теории оценки входят, как правило, только в виде «смешанных», описательно-оценочных утверждений. Обилие последних в науке создает иногда обманчивое впечатление, что в ней вообще нет «чистых» описаний и что в каждом дескриптивном утверждении имеется элемент оценки.
Очевиден, в частности, отчетливо двойственный, дескриптивно-прескриптивный характер наиболее общих принципов теории. Они описывают и объясняют некоторую совокупность фактов. В качестве описаний они должны соответствовать эмпирическим данным и эмпирическим обобщениям. Вместе с тем принципы являются также стандартами оценки как других утверждений теории, так и самих фактов [237] .
Ценностно нагруженными являются не только общие принципы, но в той или иной мере и все законы научных теорий. Научный факт и научную теорию невозможно строго отделить друг от друга. Факты истолковываются в терминах теории, их содержание определяется не только тем, что непосредственно устанавливается ими, но и тем, какое место в теоретической системе они занимают. Теоретическая нагруженность языка наблюдения и выражаемых в нем фактов означает, что и факты не всегда являются ценностно нейтральными.
237
Если роль ценностной составляющей в общих принципах научной теории преувеличивается, они становятся лишь средствами для упорядочения результатов наблюдения и вопрос о соответствии данных принципов действительности оказывается некорректным. Так, Н.Хэнсон сравнивает общие теоретические суждения с рецептами повара. Как рецепт лишь предписывает, что надо делать с имеющимися в наличии продуктами, так и теоретическое суждение следует рассматривать скорее как указание, которое дает возможность осуществлять те или иные операции с некоторым классом объектов наблюдения. «Рецепты и теории, — заключает Хэнсон, — сами по себе не могут быть ни истинными, ни ложными. Но с помощью теории я могу сказать нечто большее о том, что я наблюдаю» (Hanson N.R. Perception and Discovery. — San Francisco, 1969. — P. 308).
Сложный, описательно-оценочный характер имеют и так называемые регулятивные принципы познания, подобные принципу наблюдаемости, принципу привычности, принципу простоты и т.д. Все они функционируют прежде всего как эвристические указатели, помогающие сформировать и реализовать исследовательскую программу, как предписания, касающиеся конструирования и оценки теоретических систем. Вместе с тем они складываются и конкретизируются в самой практике научного исследования и являются попытками осознать определенные закономерности познания. Ими систематизируется и очищается от случайностей долгий опыт научных исследований, выявляются устойчивые связи между теорией и отображаемой ею реальностью, и уже на этой основе выдвигаются определенные образцы и требования. Сопоставление теории с регулятивными принципами представляют собой подведение задаваемой ею «теоретической действительности» под некоторый стандарт или шаблон, то есть является установлением ценностного отношения.