Особая примета
Шрифт:
Если же его убьют, у диверсантов окажется больше шансов остаться на свободе. И кто знает, сколько еще зла успеют они причинить этой стране, а значит, и его Родине. Они — гнойник на здоровом теле, который нужно удалить как можно быстрее и радикальнее. Необходимо вернуться живым и помочь обезвредить убийц. Поэтому мало выполнить то, что от него потребуют, нужно сделать так, чтобы сохранить себе жизнь и обеспечить быстрое освобождение. Что же, свое отношение к бандитам он по возможности спрячет, займет позицию этакого «ученого вне политики». Однако чрезмерная уступчивость может показаться подозрительной, а нужно, чтобы ему не только поверили, но и
Деньги! Заставить их заплатить подороже, и они поверят. Купить такого человека для диверсантов, должно быть, очень заманчиво. Конечно, если он возьмет деньги за поездку, они уже будут считать его в своих руках. И как раз продажность меньше всего способна возбудить подозрения. Только сумеет ли он пересилить себя, скрыть ненависть и отвращение к наемным убийцам? Нужно держаться.
А машина все катилась по тряской дороге. Один раз черноусый отдернул переднюю шторку, опустил толстое стекло и тихо сказал что-то водителю. На минуту хирург увидел разбитую асфальтированную дорогу, корявые, со следами старой побелки, стволы черешен по обочинам и двух зайцев, бежавших перед машиной. Странно-белые от электрического света, они метались в лучах фар, не решаясь выскочить в темноту и зигзагами пересекая путь друг другу. Черные силуэты голов — водителя, с сильно оттопыренными ушами в большой кепке, и его соседа, без шапки, с длинными волосами, — покачивались на освещенном фоне. Увидеть бы дорожный указатель! Но тут шторку задернули, и хирург опять очутился во мраке.
Наконец, тряска кончилась. Автомобиль свернул вправо, быстро помчался по гладкой дороге, почти тотчас же въехал на мостовую, завернул и стал. Слышно было, как вылезал из машины человек, сидевший с шофером. Затем наступила тишина, и только мотор слабо шумел, сотрясая машину мелкой дрожью. Потом донеслись сдержанные голоса, лязг и скрип тяжелых ворот, шофер тихо тронул машину, проехал под гулким сводом и заглушил мотор. Где-то сзади, с тем же железным лязгом, закрылись ворота.
— Все! — сказал черноусый, открывая дверку и выходя. — Приехали, проше пана!
Хирург вылез из машины и остановился, разминая затекшие ноги. Автомобиль стоял посреди большого двора, окруженного белевшими в темноте постройками — каменными амбарами и сараями. Позади, замыкая квадрат двора, поднималось более высокое здание — двухэтажный дом, тоже белый, с темной аркой ворот и высокой крышей, на которой бесформенной кучей смутно чернело гнездо аиста. Окна в доме ярко светились. Полосы света, падая поверх белых занавесочек, ложились на старые плиты мостовой, и рассыпанные по ней соломинки местами блестели, как кусочки стекла. Пахло навозом, где-то рядом слышались мерные звуки жующего скота и звонкое падение капель воды. Это была богатая крестьянская усадьба.
Высоко над двором в черном небе мерцали бледные звезды. Ковш Большой Медведицы своим краем указывал Полярную звезду, переливалась голубая Вега. Глядя вверх, хирург вдруг подумал, что, может статься, ему уже не видать ни этого неба, ни этих звезд. И пока он смотрел, оттуда, из темной вышины, прилетел далекий и слабый жужжащий звук. Он приближался и усиливался, переходя в быстрое шипение дружного полета. Уже слышно стало, как вдруг всхлопывают, перебивая ритм, проворные крылья, донеслись визгливые свистки селезней и глухое кряканье самок — большая стая свиязей шла высоко, под звездами. Вот она над головой, вот удаляется, но ее еще слышно, — а уже надвигаются новое жужжание и новые взвизги. Знакомые, милые звуки. Неужели он слышит их в последний раз? И, словно отвечая его мыслям, черноусый сказал:
— Не волнуйтесь, пане. Все зависит от вас. Идемте, нас ожидают.
Он направился к дому, за ним хирург, провожаемый, в двух шагах, вторым похитителем. Пройдя двор и поднимаясь на высокое каменное крыльцо, хирург снова приостановился. Опять живые звуки полета неслись из черноты неба, но теперь другие — дребезжащий звон и перешептывание нырков-гоголей. Как густо идет здесь дичь — и все на запад... Почему? Внезапно Румянцев понял: рядом большая река, конечно, Орда, поселок в излучине, которую птица срезает при полете. Стоит только взять карту этой местности...
Завизжав, открылась дверь, и вслед за черноусым Румянцев через темные сени вошел в жарко натопленную грязноватую кухню, где никого не было, а потом — в большую комнату, обставленную не плохой, но разнокалиберной мебелью. На непокрытом обеденном столе стояли рюмки — пустые и недопитые, две бутылки из-под местного вина и початая бутылка французского коньяка. Две лампочки горели в небольшой люстре над столом. Черноусый отодвинул для хирурга кресло. Второй человек, лица которого рассмотреть не удалось, осторожно неся какой-то сверток, прошел дальше, в глубину дома. Еще кто-то заглянул через приоткрытую дверь кухни и плотно притворил ее.
Румянцев опустился в кресло, черноусый сел на диван и вытащил пеструю пачку сигарет.
— Угодно? «Честерфильд»! Нет? Так, у вас российские. Наши всегда были плохи, а при демократии совсем не можно стало курить. Только заграница и выручает.
— Снабжает сигаретами? — начал хирург. — «И автоматами тоже», — хотел он прибавить, но удержался и, насупившись, уставился в пол.
В соседней комнате раздались торопливые шаги, дверь открылась, черноусый встал и смял сигарету. Вошли двое. Первый, одетый в спортивную желтую — под замшу — куртку, какие носят многие в этих краях, был высок, довольно грузен, но двигался легко и быстро. Его большое, с квадратным подбородком, чисто выбритое лицо было весело, улыбка открывала крепкие белые зубы, весь он словно излучал жизнерадостность и радушие. За его плечом поблескивали очки второго, молодого, но толстого и плешивого человека, в темном штатском костюме.
Высокий развел руки, как будто собирался обнять хирурга.
— Ну, наконец-то! Рад вас видеть, доктор! Благополучно доехали? Надеюсь, мои парни вас не помяли? Что делать, не всегда можно быть любезным, верно?
По-русски он говорил без всякого акцента. Хирург, не вставая, молча глядел на него из-под косматых бровей и словно ничего не понимал.
— Я, конечно, очень извиняюсь, но другой возможности заполучить вас не было. А нужны именно вы. Тут, понимаете, вышла неприятность с нашим товарищем. Для вас — сущие пустяки, заплатка на кишку — и через два часа будете в своей постели.
Хирург продолжал молчать, действительно несколько ошеломленный неожиданным тоном разговора, этой веселой и наглой самоуверенностью. Человек в желтой куртке громко захохотал.
— Да вы все еще не опомнились, я вижу? Неужели они вас так напугали? Или...
Он круто повернулся к черноусому:
— Пан Юзеф, а вы не ошиблись? Это — профессор Румянцев?
— Так точно, пане майор! И, разрешите доложить...
Но хирург перебил его.
— Да, я — профессор Румянцев, полковник медицинской службы Советской Армии. И я решительно протестую против незаконного обращения со мной...