Особая реальность
Шрифт:
Дон Хуан позволил мне остаться у него на ночь, а утром, после завтрака, вернулся к разговору о воле.
— То, что ты называешь волей, — это характер или решимость, — сказал он. — Воля колдуна — это сила, исходящая из него и связывающая его с внешним миром. А исходит она вот отсюда, где находятся светящиеся нити. — Он показал себе на живот. — Ее можно почувствовать.
— Почему ты называешь это волей?
— Потому что так делал мой благодетель, да и другие люди знания.
— Вчера ты сказал, что мир воспринимают чувствами и волей. Разве такое возможно?
— Обычный человек способен ухватить то, что есть в мире, руками, глазами или ушами. Колдун может «хватать» еще и носом, языком и волей, особенно волей.
— Дон Хуан, воля — это и есть видение?
— Нет, воля — это сила, воздействие. Видение — не сила, а скорее проникновение в суть вещей. Колдун может обладать сильной волей и все же не видеть. Только человек знания воспринимает мир чувствами и волей и, кроме того, видит его.
Я сказал, что все меньше понимаю, как воля могла бы помочь мне забыть стража. Мой растерянный вид рассмешил дона Хуана.
— Сколько раз я тебе говорил: когда пускаешься в рассуждения, заводишь себя в дебри, — сказал он. — Но теперь ты, по крайней мере, знаешь, что ждешь созревания воли, хотя и не знаешь, что это такое и как она у тебя появится. Поэтому присматривайся ко всему, что делаешь. Развить волю тебе помогут самые заурядные дела.
Все утро дон Хуан отсутствовал. Вернулся он после полудня с охапкой сухой травы и кивком головы попросил моей помощи. Мы долго молча разбирали траву. Закончив работу, присели отдохнуть. Старик с улыбкой посмотрел на меня, словно приглашал поговорить.
Я признался, что перечитал свои записи, но так и не понял, что значит быть воином и в чем идея воли.
— Воля — не идея, — поправил дон Хуан. Помолчал немного и продолжил: — Мы с тобой не похожи друг на друга, и характеры у нас разные. У тебя натура буйная, несдержанная; я в твои годы был спокойнее, но злее. Ты похож на моего благодетеля: он вполне подошел бы тебе в учителя. Великий был колдун — но не видел, как вижу я или Хенаро. Я живу, руководствуясь видением. Мой благодетель жил как воин. Когда человек «видит», ему не нужно быть воином или еще кем-то, он видит вещи такими, каковы они есть, и сообразно этому направляет свою жизнь. Судя по характеру, ты вряд ли научишься видеть, и потому тебе лучше жить как воину.
Мой благодетель говорил: вступая на путь колдовства, человек все яснее понимает, что обычная жизнь навсегда осталась позади, что познание — страшное занятие, что силы обычного мира больше ему не защита, и если он хочет выжить, то должен приспособиться к новому образу жизни. Первое, что он должен сделать, это захотеть стать воином. Ничего другого, собственно, не остается, ибо ему открылась устрашающая природа знания. Кроме того, он начинает понимать, что смерть — его постоянный спутник: в каждой крупице знания, которая становится силой, заключен зародыш смерти. Все, к чему прикасается смерть, становится силой.
Идущего по пути колдовства на каждом шагу, на каждом повороте подстерегает гибель, вот почему он всегда помнит о смерти. Иначе он стал бы обычным человеком, втянутым в обычные дела, и утратил бы ту сосредоточенность, которая придает колдуну неодолимое могущество.
Итак, воин всегда должен помнить о смерти. Но постоянные размышления о ней приводят к тому, что человек замыкается в себе, и это его ослабляет. Следующее, что нужно приобрести, чтобы стать воином, — это отрешенность. Тогда мысль о постоянном присутствии смерти будет не навязчивой, а безразличной.
— Тебе это понятно? — спросил он и замолчал.
Я понял, что хотел сказать дон Хуан. Одного только не мог представить: каким образом достичь отрешенности. Я сказал, что уже пережил момент, когда испугался познания. Мог бы добавить, что перестал искать опоры в обыденной жизни. Я хотел — более того, нуждался в том, чтобы жить как воин.
— Теперь ты должен отрешиться, — сказал дон Хуан.
— От чего?
— От всего.
— Но это невозможно. Я не собираюсь быть отшельником.
— Быть отшельником — это самоублажение. Я имею в виду другое. Отшельника нельзя считать отрешенным, ибо он намеренно отказывается от себя, чтобы стать отшельником. По-настоящему отрешенным человека делает постоянная мысль о смерти; в этом случае он уже ни в чем себе не отказывает. Такой человек ничего не желает, ибо обрел сокровенную страсть к жизни во всех ее проявлениях. Он знает: смерть крадется за ним по пятам, она не позволит ему ни к чему прилепиться. Поэтому, не поддаваясь желаниям, он не отказывается ни от чего.
У отрешенного человека, который знает, что ему нечем оградиться от смерти, остается лишь одна опора: сила его решений. Он должен стать истинным хозяином своего выбора. Он должен ясно понимать: только он в ответе за то, что выбрал, и, если он на что-то решился, бесполезно тратить время на сожаления и самобичевание. Его решения окончательны по той простой причине, что смерть не позволит ему ни за что ухватиться.
Таким образом, вооруженный сознанием своей смерти, отрешенностью и силой своих решений, воин становится устроителем собственной жизни. Сознание смерти направляет его и наделяет отрешенностью и сокровенной страстью к жизни; сила окончательных решений позволяет выбирать без сожаления и наилучшим образом; в результате все, что ему приходится делать, он делает охотно и радостно. О таком человеке можно с уверенностью сказать: он обрел терпение и стал воином.
Дон Хуан остановился и спросил, не хочу ли я что-нибудь спросить. Я заметил: на выполнение той задачи, о которой он рассказал, может уйти вся жизнь. Он ответил, что мне просто нравится ему возражать, но он-то знает, что в своей жизни я стараюсь поступать как воин.
— Клыки у тебя острые, — усмехнулся он. — Можешь скалить их время от времени, я не обижусь.
Я оскалился и зарычал. Дон Хуан засмеялся. Потом, откашлявшись, продолжил:
— Воин, который обрел терпение, — на правильном пути к воле. Он научился ждать. Смерть сопровождает его, словно друг, и тайно советует, какой путь выбрать и чего придерживаться. И воин ждет. Я бы сказал, воин учится не спеша, потому что знает, что ждет созревания воли. И однажды ему удается совершить нечто такое, что считается невозможным. Он может не заметить этого, но с ним и дальше будут происходить необычные вещи. И тогда воин поймет: это действует исходящая из него сила. Сила, что исходит из его тела по мере продвижения по пути знания. Сначала он чувствует зуд в животе или жжение, потом боль, которая бывает настолько сильной, что вызывает судороги. Это может продолжаться несколько месяцев. Но чем сильнее боль, тем лучше; истинной силе всегда предшествует боль. Когда боль и судороги проходят, воин замечает, что воспринимает мир необычным образом: он буквально дотрагивается до окружающих вещей чем-то, исходящим из живота. Если воин способен схватывать так внешний мир, значит, он обрел волю и стал колдуном. Исходящая из него сила и есть воля. Старик умолк и, видимо, ждал вопросов. После долгих колебаний я спросил, предстоит ли и мне пережить боль и судороги. Он усмехнулся, словно ждал этого вопроса, и сказал, что боль необязательна. Он, например, ее не испытал, воля пробудилась в нем совсем неожиданно.