Особая зона
Шрифт:
– То есть как – нет?
– Ты, небось, решил, что на острове сельскохозяйственная коммуна? Ну да, виноградник у нас есть, и теплицы, и птичник, и еще многое чего. Только вот ребята в очередь стоят, чтобы на земле поработать. Им это в охотку, для многих сотен… И поселок благоустраивать, и коммуналку. Только вот такой приятной работы для многих нет
– Для сотен? А сколько же здесь людей?
– Более двух тысяч. И еще полсотни военных на станции.
– Но тогда, извини, дорогая, ведь такой ораве нужно что-то жрать?
Моя «молодая» шестидесятилетняя жена пожала плечами:
– Меньшую часть сами выращиваем, что, конечно, плохо, надо бы все. А примерно две трети продуктов
– Понятно. Но деньги-то отколь берутся?
– Как откуда? От проданных научных разработок. А, – она удивилась – так ты, милый, главного-то не знаешь? Наша коммуна – это технополис. Наукоград, технопарк, называй, как хочешь. Почти все коммунары – научные работники. Или бывшие научные работники, как я.
У меня уже кружилась голова от обилия полученной информации. Я решил, что нужно сначала добраться до первоисточника информации.
– Ладно, схожу в поселок. Как у вас называется руководящий орган коммуны? Совет?
– Можно сходить и в Совет. Он в центре поселка, на острове.
– Остров на острове?
– Да. Сам поймешь, когда придешь и посмотришь. Но лучше поначалу заглянуть к Диктатору.
– Чего-чего? К диктатору? У коммуны есть свой диктатор? Как такое может быть?
Варя махнула рукой:
– Иди, разберешься на месте. Но обедать возвращайся лучше ко мне. У меня еда вкуснее, чем у этой молодежи.
– Даже не сомневаюсь. Жди.
6
Ещё в те времена, когда я работал в районной газете, у меня выработалась хорошая привычка. Приезжая на «объект» для написания очередного материала, я всегда стремился избежать первоначального разговора с местным начальством. Если это был колхоз, то сначала шёл в мастерскую, гараж или на ферму, стремясь посмотреть, как там идут дела, поговорить с людьми. Так же поступал и на заводе. Как-то директор одного предприятия с ног сбился, разыскивая меня по цехам. С проходной ему позвонили и доложили, что на завод пришёл журналист, а я показался у него в кабинете лишь спустя три часа. Причём, директор уже был уверен, что о его заводе по поручению какого-то высокого руководства готовится разгромная статья. И сильно удивился, когда я стал взахлеб хвалить заводские порядки.
Такой стиль работы, перенятый у одного заезжего московского журналиста, очень помогал, потому при последующей встрече с местным начальством мне уже было невозможно «повесить лапшу на уши». И, наверное, именно поэтому я уже в неполные тридцать лет возглавил журналистский коллектив
Сейчас говорят много правильного о прежней власти в стране. О том, что в экономике порой царил полный идиотизм, когда в деревне, например, результаты труда подсчитывались не по конечным показателям, а по надоям молока на корову или центнерам продукции с гектара. В итоге, в каждом хозяйстве этих коров порой было в полтора раза больше, чем числилось по отчётности, зато надои «росли», а вот кормов для них, естественно, не хватало. Вместо каждой тысячи гектаров пахотной земли засеивались полторы, включая неудобья, солончаки и овраги, зато мнимая урожайность с гектара росла.
Перечисление глупостей псевдосоциализма (фактически это был описанный еще классиками марксизма государственный капитализм, где владельцем собственности является не капиталист, а государство в лице чиновника или партбосса) легко продолжить. Но многое невозможно истолковать просто.
Вспоминаю один случай. Как я уже рассказывал президенту, меня назначили редактором газеты во вновь созданный сельский район. Пришлось одновременно с выпуском газеты помогать строителям
И вот новоиспеченный «шеф» районки, вместе с таким же молодым и неопытным начальником районного отдела милиции, в первые же дни попали под гневную выволочку первого секретаря райкома партии.
Дело было так. Мы с милицейским начальником затеяли на пару рейд на актуальную в то время тему: борьба с несунами. Для этого просто подъехали вечером к одной из животноводческих ферм и незаметно поставили машину за скирдой. Вскоре с фермы потянулся народ. Большинство доярок и скотников несли с собой кошелки с тремя-пятью килограммами зерна. А двое даже везли за собой санки с мешками зерна. (Это было зимой). Естественно, мы составили акты. На всех работников фермы без исключения.
Ну, а дальше… В таком гневе нашего «первого» – интеллигентного, мягкого и незлобивого человека – я больше никогда не видел. Даже когда он снимал руководителей за плохую работу, и тогда находил какие-то аргументы в их оправдание.
– Идиоты, молодые идиоты, – орал он на меня и начальника милиции. – Думал, что набрал в руководство района молодых, энергичных ребят, а, выходит, набрал идиотов. Вы, что же, не знали, что с ферм тащат зерно? Знали, если поехали. А если знали, то почему не составили акты только на тех двоих, что везли зерно на санках? Неужели вы не знаете, что ни директор совхоза, ни даже я не имеем права выписать рабочим этот килограмм зерна, который-то и годен лишь на корм скоту? Государство пожалели? А доярку, которая затемно идет на первую дойку, а вечером на третью – вам не жалко? Совсем не жалко? Вон из моего кабинета! Скажите директору совхоза, что ваш акт я порвал и извинитесь перед ним.
Безусловно, мы сильно подвели «первого». Как глава района, он был обязан сам бороться с «несунами», но как мудрый человек понимал, что они для района – комариный укус в задницу слона. Район производил сотни тысяч тонн зерна в год. И в тоже время процветало такое дикое явление, когда селяне кормили домашнюю птицу буханками хлеба, купленного ими в магазине.
Мы с майором были уверены, что нас выгонят с работы за самовольный поступок. Но этим все и закончилось. И ещё, по странной логике тех дней, по району пошла молва, что, мол, редактор и начальник милиции – мужики крутые, но правильные. Пожалели работяг. Хотя заслуга в этом была не нас, а первого секретаря.
И однако же. Какой бы ни была тогда неуклюжей система взаимодействия печати и общества, но она, по крайней мере, существовала. А при новой ельцинской власти вся журналистика в стране за считанные месяцы превратилась во «вторую древнейшую профессию» (и, как мне кажется, многие мои бывшие коллеги даже гордятся этим новым своим качеством, своей проституцией). Из «боевого оружия партии» почти все СМИ превратились в разновидность публичного дома, где «девушку» покупает каждый, кому она приглянулась. А наивный читатель по-прежнему полагает, что газеты и «ящик» несут ему правду. Достоверность информации сегодня не стоит и трёх копеек. Аналогично тому, как оказалось возможным теперь делать псевдоколбасу из сухожилий и растительного белка, так и написание журналистом материала определяется не наличием в нем правды, а тем, кто и сколько за него платит. Пусть в материале стопроцентная ложь. Платят, если не самому журналисту, так его редакции, а то и вовсе не журналистам, а бизнесу, сделавшего вложение капитала в газету, телеканал.