Особенная дружба | Странная дружба

Peyrefitte Roger

— Давайте, любыми средствами, окажем честь тому, кто не дал повода лукавому восторжествовать над собой. Тем не менее, мы должны помнить, что путь к покаянию всегда открыт для тех, кто оступился. Чистота сердца всегда может быть восстановлена, и это то, что имеет значение. И в великой душе имеется самый настоящий разгул порочных страстей, предполагающий снисхождение благодати и очищения. Не отчаивайтесь; вы сможете, в омуте вашего несчастья снова обрести Бога, через меня.

В воскресенье труппа прибывших актёров давала в большом зале представление о Полиевкте [Полиевкт Мелитинский, правильнее Мелитенский — святой, был первым мучеником в армянском городе Мелитене], христианскую трагедию. Жорж был не очень высокого мнения об этой пьесе, входившей

в учебную программу его курса и обильно снабжённой комментариями Броненосца. В этом вопросе Жорж имел такое же мнение, как и по поводу Отеля Рамбуйе. Ему не особенно хотелось получать урок драматургии, хотя он надеялся на роль в пьесе Les Plaideurs[Сутяги — комедия в трёх действиях, написанная в 1668 г. и опубликованная в 1669 г. Жаном Расином, французским драматургом], которую старшеклассники готовили для церемонии вручения призов. И, тем не менее, он был в восторге: Полиевкт даст возможность увидеться с Александром, а Les Plaideurs предоставил бы ему шанс похвастаться, и, вероятно, явно лучший, чем академические церемонии прошедшего марта.

Были приглашены господа кюре из окружающих приходов. Когда они гуськом вошли в зал со своим деревенским внешним видом и дородными формами — это позабавило юную аудиторию. Они заняли первый ряд перед академиками с последнего собрания, славно делившими ряд с кардиналом; недостающие на этот раз кресла были принесены из комнат настоятеля. Сидя несколькими рядами позади кюре, Жорж мог узреть перед собой светлый затылок Александра.

В конце концов объявился Полиевкт, чтобы получить упрёк от Неарка [полководец, мореплаватель, сподвижник и друг детства Александра Великого]. Всякий раз, когда со сцены объявлялись такие слова, как «Бог», «небеса», «христианин» или «крещение», достойные сельские священники взрывались серией оваций, воспринимая которые, актёры начали выговаривать любые подобные благоприятные слоги с особой ясностью. Мальчики спешили превзойти посетившее их духовенство, создавая таким образом почти шквал аплодисментов.

Настоятель был вынужден повернуться и приглушить шум — трудный подвиг, так как он явно был смущен опасностью показаться не одобряющим индивидуальную и общую услужливую обстоятельность актеров, рвения гостей, и характера трагедии, родившей термин «христианин» и, кроме того, являвшейся произведением великого Века. Он был сдержан в вопросе с Полиевктом, как и в тот раз с открыткой Жоржа с Амуром Фесписа (который был из Ватиканского дворца). Морис, сидевший неподалеку от Жоржа, зашептал, что они должны организовать контрдемонстрацию, аплодируя таким словам, как «женщина», «любовник», «красивые глаза», и «Гименей». Он и в самом деле стучал по полу ногами на каждом подобном слове, но осторожно; таков был его остроумный протест, и он не преминул продлить его на слова «плоть», «Юпитер», и «удовольствия».

Зычный голос, достойный Феликса [правитель Феликс, тесть Полиевкта, которому было поручено исполнить императорский указ, с сожалением узнал о его поступке, и заявил, что если тот не покается, то он вынужден будет его казнить. По преданию, и сам Феликс и жена Полиевкта умоляли его отречься от Христа, однако святой остался непреклонен и был казнен] изрек последнюю строку пьесы:

Et faire retentir partout le nom de Dieu [И звучит повсюду имя Бога, фр.]

Когда пьесу разыгрывали в классе, учитель французского заметил:

— Обратите внимание на то, что пьеса заканчивается словом «Бог».

Сегодня они могли бы этого и не заметить. Во всеобщей суматохе на выходе из зала Жоржу удалось проделать свой путь до Александра, который разыскивал его. Радуясь шансу бросить вызов Небесам и Земле, он обменялся несколькими словами с мальчиком. Истинная страсть Полиевкта передалась и ему — он не испугался бы и Отца Лозона собственной персоной.

Ночью следующего дня Жорж и Люсьен снова оказались в комнате Отца де Треннеса. Это произошло за полночь.

— Вы простите меня за столь неподходящее время, — сказал тот, — но я только собрался вас разбудить и обнаружил одного из ваших однокашников, спокойно курящим в форточку. Вот что приходит, если оставлять окна открытыми на ночь, как это обычно бывает в наши дни. Запах сирени, растущей во дворе, сильно расстраивает сон у мальчиков. Я конфисковал у курильщика сигареты, и предлагаю покурить их за него. Я поставил его на колени, как я поступил с вами в ту ночь, и после такого он очень медленно засыпал. В этом причина моей задержки.

Они взяли по сигарете и Люсьен сказал:

— Но вы же совсем не спали, Отец?

— Нескольких часов для меня достаточно, — сказал священник. — Или, вероятно, я должен сказать, что могу довольствоваться очень малым. Но я требую удовлетворения, даже в этом очень малом. Я предложил вам поменяться пижамами, вместо этого вы двое надели чистые, которые, однако, подходят вам лучше, чем прежние. Для того, чтобы научить вас быть более послушным, я достал те грязные из ваших бельевых сумок и заменил их, в ваших комодах, новыми пижамами приблизительно подходящего размера — мне посчастливилось иметь их, предназначенных для двух моих племянников, в своём чемодане. Следуя путём смирения, вам придётся солгать своим семьям, рассказав им, что подмена объясняется ошибкой со стороны сестры–хозяйки.

С этими словами он наполнил их стаканы и протянул круглые печенья: инцидент был исчерпан.

— Несмотря на вашу уверенность во мне, — продолжил он, — у меня ещё нет равной уверенности в вас, и в настоящий момент я не могу получить её в ваше отсутствие. Перед тем, как предоставить кому–нибудь своё расположение, я очень внимательно изучаю его лицо. Таким путём я изучал всех ваших соучеников, в том числе и вас, и я выбрал вас. И каждую ночь этот выбор всё основательнее подтверждается. Я на миг присаживался на ваши кровати, время от времени включал свой фонарик, чтобы полюбоваться вами. С каким нетерпением я жду этого момента! Я готовлюсь к нему, как к празднику. Не Сократ ли говорил нам, что готовит себе прекрасное, когда собирается зайти к возлюбленному? Но между ним и мной есть разница в том, что я уделяю много внимания бритью. Замечаете ли вы небрежность в этом пункте, которую допускают мои коллеги, и которая достойна скорее Сократа, нежели циничных философов? Некоторые из них бреются только по воскресеньям перед высокой мессой. Мой собственный церемониал иной: я бреюсь не только утром, для всех, но вечером, для вас. Мое желание как человека, уважающего себя — представать в таком виде перед вашими глазами, даже если они закрыты во сне; перед зеркалом, хотя оно скрыто во мраке ваших мальчишеских душ; пред вашими лицами, безупречными и беззащитными во сне.

Жорж не смог не улыбнуться от таких изысканных тонкостей насчёт однодневного роста растительности на лице; слегка иронично, он процитировал:

Saintes douceurs du ciel, adorables idees! [Святые удовольствия небесные, милые идеи!]

Этот отголосок пьесы о Полиевкте заставил их всех рассмеяться — и Отца тоже, который, вероятно, надеялся доказать, что он тоже может принять шутку. Но после этого — возможно, желая продемонстрировать, что он, к тому же, знает, как сменить тему — направил их разговор в сторону вчерашнего вечернего представления. Отец предоставил мальчикам отчёт об ужине их клерикальных гостей, который состоялся в столовой и представлял собой этакий званый вечер, за трапезой на котором он и составил им компанию. Они оказались запертыми в той комнате, вероятно, с целью как можно дольше ограждать их, насколько это возможно, от мальчишеских проказ.

Их не выпускали из столовой, словно там находилось секретное логово Синей Бороды. Своим юным гостям Отец описал манеры местного приходского духовенства — столовые салфетки, повязанные вокруг жирных шей; чмокающие губы после напитка; тарелки, наклоняемые левой рукой; и соус, усердно уничтожаемый справа; куриные ножки, которыми размахивали, вытянув руки. Разговоры были того же порядка: один из соседей Отца де Треннеса по столу упорно пытал его относительно местной рыбалки на угря; другой очень настаивал в вопросе предстоящей беатификации первого святого среди индейцев, анонсированного в газете.