Особенная дружба | Странная дружба
Шрифт:
— У меня здесь нет ни одной записки, — произнёс Жорж слабым, неуверенным голосом. — Все они были написаны во втором семестре, и я оставил их дома, когда был там на Пасху.
— О, а я припоминаю, что перед Пасхой ты говорил настоятелю, что никогда не получал никаких записок, то есть они должны были быть написаны в этом семестре.
Он на мгновение взглянул на Жоржа; его взгляд сообщил, что отныне ложь исключается: Александр и он, каждый на свой манер, наконец–то сказали правду. Затем священник добавил:
— Неважно. Не будем ворошить прошлое. Я верю твоему слову, и не стану оскорблять тебя, требуя твой бумажник. Вернувшись домой, ты сможешь переслать мне все записки в С. заказным письмом. Крайне важно, чтобы я начал действовать без промедления. Задержка на один день может оказаться фатальной. Поэтому я буду абсолютно беспощаден к тебе —
— Извини за бесцеремонность этого наставления. Ты вышел из той игры, но полностью её не прекратил. Проклятый дух, которым ты одержим, передался твоему бывшему сообщнику; твой образ по–прежнему с ним, и мы должны его уничтожить. Смысл в том, чтобы нанести удар быстрый и жестокий. Я вправе требовать от тебя сотрудничества. Мы имеем дело с мальчиком, которого я считал своим духовным сыном, и который ныне, из–за тебя, перестал быть им. Ты отнял его не только у его духовного наставника и родителей, но и у Бога. Ты обязан вернуть его; пока же он исключительно твой. Воистину, сама эта дружба требует, чтобы ты отдал ему самое большое, что есть в твоей власти. Однажды ты поблагодаришь меня за то, что я подверг тебя подобному испытанию, когда поймёшь последующую за ним пользу. И мальчик тоже будет благодарить тебя, ибо поймет, что ты поступил так, поистине, любя его.
Звук звонка, оповещающего о начале чаепития, и послышавшиеся затем со стороны внутреннего двора голоса мальчиков сопровождали заключительные слова Отца Лозона. Жорж, покидая комнату священника, вряд ли был в состоянии присоединиться к своим однокашникам. Как и на следующий день после Великого похода, он направился в спальню, чтобы побыть в одиночестве и собраться мыслями по поводу своего нового несчастья. Звуки извне, казалось, доносились из какого–то другого, неизвестного ему мира. Он ощутил себя ещё более одиноким, чем в прошлый раз, когда тут стояла тишина. Он чувствовал себя как будто в пустыне, повстречавшимся с лимбом. [в католицизме: место между раем и адом, где пребывают души тех, кто не заслужил ада и вечных мук, но не может попасть в рай по независящим от него причинам; и души некрещёных младенцев — синоним неопределённости в вечности] И слезы, теперь казавшиеся ему нелепыми, были незначительны. И была еще одна вещь, которая показалась ему ныне столь же нелепой — их план побега. Неукротимая уверенность Отца Лозона ясно продемонстрировала ему, насколько хрупко его собственное положение. Человек, которого они так долго обманывали, теперь знал все, и, следовательно, мог предвидеть все их поступки. Продолжать борьбу с ним было бессмысленно. Они, два мальчика, ныне окончательно повержены.
Надзор, которому был подвергнут Александр во время пасхальных каникул, стал демонстрацией тех мер предосторожности, которые, несомненно, будут предприняты на летних каникулах. Покинув школу, Жорж и мальчик не смогут вновь увидеться друг с другом.
Одно лишь слово Отца, и им не разрешат или не потерпят никаких встреч. Они стали узниками колледжа. У них отберут даже их сувениры, их воспоминания. Жорж станет первым, кто принесёт подобную жертву.
Отказаться — значит перенести всю трагедию в лоно своей семьи, а это ничего не изменит. Подчиниться — значит добавить к остальным его бедам бесчестие. Но есть ли у него возможность не подчиниться? Требования Отца Лозона некоторым образом напоминали требования Отца де Треннеса. Жорж смог защититься от последнего; при столкновении с первым он оказался безоружным. Опять же, получалось, что уважаемый священник получит то, что жаждал и пытался заполучить другой священник с сомнительной репутацией. И у Жоржа не осталось ничего, кроме мизерного удовлетворения от того, что ему удалось спасти свой бумажник от третьего тщательного обыска.
Какой же он простофиля, раз до сих пор хранит эти записки! Рассуждая так, он словно на самом деле верил в обязательство, о котором говорил Отец Лозон. У него вышло лучше с другим обязательством — тем, которое он дал настоятелю в отношении Отца де Треннеса.
Конечно же, он винил не только себя, но и Александра, считая его главным зачинщиком катастрофы; он пенял Александру за то, что тот сделал все его усилия бесполезными; за то, что он и в самом деле вел себя как ребенок. Тогда, в марте, Александр сплоховал — он позволил Отцу Лозону понять, что его отношения с Жоржем были ближе, чем признавал сам Жорж, но ежедневные причастия позволили им выкарабкаться из того дела. В этот же раз Александру доставляло удовольствие раздражать человека, чья привязанность была ему неприятна; он забыл, что она являлась его защитой. Неужели он действительно полагал, что священник раз и навсегда удовлетворится лишь прочтением молитвы? Быть может, он считал, что Отец уступит ему из–за постоянных проявлений его отваги? Или же, возможно, думал, что подобную степень откровенности никогда не примут всерьез, так что он может спокойно получать удовольствие, обманывая, будучи откровенным?
Во всяком случае, эта наглость сделала невозможным то, что, пожалуй, могло получиться. И наполовину от усталости, наполовину из–за небрежности, Жорж довершил остальное. Два друга самостоятельно разрушили их приговорённую дружбу. Они могли сохранить её лишь с помощью неимоверной находчивости, хорошо продуманного плана, и упорных усилий. Они позволили поймать себя, по–разному среагировав на уловки и ловушки допроса, подобно тому, как они позволили поймать себя в той хижине.
У них не оказалось средств ни для сопротивления, ни для оправдания. А товарищество, о котором они мечтали, осталось всего лишь мечтой.
Когда раздался звонок окончания чаепития, его звук отозвался в пустом сердце Жоржа похоронным звоном. Механически, он стал спускаться по лестнице.
Пришёл черёд заключительной проповеди Уединения. Настоятель объявил, что будет говорить на тему каникул. С этой темы он начинал год со старшеклассниками, и на этой же самой ноте он заканчивал год перед всем колледжем.
— Каникулы, — произнёс он. — Какая магия в этом слове! Я не знаю другого слова, которое дарит вам такое же удовольствие, как это. Однако, каникулы, которые вы ожидаете с таким нетерпением, являются серьезным испытанием, самым серьезным делом всего учебного года. Здесь, в колледже, объединяются таинства, работа, дисциплина, удерживающие вас на правильном пути; и общепринята — что вполне естественно среди мальчиков, подкрепленных хорошими принципами — соревновательность в хороших делах и поступках, с которой я и поздравил себя вчера, в вашем присутствии. Но во время каникул вы праздные, сами себе хозяева, вы можете расслабиться и пренебречь таинствами. Один из святых священников сказал: «Там дьявол в засаде под каждый листом ожидает школьника, получившего свободу в полях». В полях, под каждым листом; и в городе, под каждым тротуарным камнем; и в горах под каждым валуном и кустом; и на морском побережье под каждой волной, и каждой крупинкой песка.
— Праздники — это рай для школьника, но в каждом раю есть змей на страже, и есть запретные плоды. Я собираюсь выделить пять категорий каникул, или, по крайней мере, дать им пять различных оценок, как если бы они были уроками. Таким образом, одни каникулы я бы отметил оценкой Отлично; другие — Хорошо; следующие — Удовлетворительно; ещё одни — Посредственно; и последние — Плохо.
Он замолчал, принял строгое выражение, и продолжил, выговаривая каждое слово четко и по отдельности.
— Я не могу допустить что–либо меньшее, чем Хорошо, и мне нравится думать, что вы добьётесь отличной оценки. — Для того, чтобы помочь вам достичь подобной оценки, я раздам вам, вместе с вашими каникулярными заданиями, правила для каникул, которые я зачитаю вслух. Таким образом, обеспечив поддержку вашей интеллектуальной деятельности, мы также будем заниматься вашим моральным благополучием. Этот маленький катехизис, к тому же, сопровождается кратким календарём литургических праздников — для меня нет необходимости повторять, что ваша религиозная жизнь должна продолжаться и за пределами колледжа.
Настоятель, казалось, предвидел все опасности, с которыми им придется столкнуться. Он обладал большей прозорливостью в отношении каникул, чем к событиям внутри Сен—Клода. Вероятно, его каникулярные правила позволят ему составить его статистику и сонеты.
Жорж оглядел своих одноклассников. За их серьёзным видом скрывалась лёгкая ирония; их отношение уже свидетельствовало об определенной независимости. Было ясно, что правила, зачитываемые им ныне с такой заботой, будут соблюдаться с точностью до наоборот. С трудом, но мальчик внутренне рассмеялся.