Особо опасен
Шрифт:
Исса долго молчал, подавшись вперед своим долговязым телом и поставив локти на стол. Браслет сполз вниз по исхудалой руке, длинные пальцы прикрыли голову, наполовину скрытую поднятым воротником черного пальто. На глазах Брю детское лицо превратилось в лицо мужчины.
— Моя мать умерла, сэр, можете не сомневаться. Причем не один раз. Она умерла в тот день, когда доблестные бойцы Карпова захватили ее в родной деревне и привезли в бараки, чтобы он ею натешился. Ей было пятнадцать лет. Она умерла в тот день, когда старейшины ее клана объявили, что она повинна в собственном растлении, и постановили, что кто–то из ее братьев должен убить ее по законам
— Сколько вам тогда было?
— Мальчику было семь лет, сэр. Достаточно, чтобы запомнить чеченские леса, и холмы, и реки. И чтобы к ним вернуться, если Господу будет угодно. Сэр, я хочу сделать еще одно заявление.
— Пожалуйста.
— Вы щедрый и влиятельный человек, сэр. Благородный англичанин, а не какой–нибудь русский варвар. Когда–то чеченцы мечтали о том, чтобы английская королева защитила их от российского тирана. Я приму вашу покровительство, как это обещал Карпову ваш уважаемый отец, и от всего сердца поблагодарю вас за это. Но если речь идет о деньгах Карпова, то я должен с сожалением от них отказаться. Я не возьму ни доллара, ни евро, ни рубля, ни фунта стерлингов. Это деньги империалистов–грабителей, и неверных, и мародеров. Эти деньги давали в рост, что противоречит высшим законам нашего народа. Эти деньги помогли мне совершить трудное путешествие в Гамбург, но больше я к ним не притронусь. Пожалуйста, помогите мне получить немецкий паспорт и вид на жительство, а также обзавестись жильем, где бы я мог изучать медицину и тихо молиться. Больше я ни о чем не прошу, сэр. Благодарю вас.
Голова его рухнула на сложенные перед собой руки. Из кухни примчалась Лейла и принялась успокаивать Иссу, чье тело сотрясалось от рыданий. Мелик вырос перед Брю, словно заслоняя Иссу от дальнейших посягательств. Аннабель поднялась, но из соображений приличия не стала подходить к своему клиенту.
— И я благодарю вас, Исса, — произнес Брю, после того как суета немного улеглась. — Фрау Рихтер, мы можем переговорить с вами наедине?
#
Они стояли на расстоянии полуметра друг от друга в спальне Мелика, рядом с висящей боксерской грушей. Будь она на фут повыше, они стояли бы лицом к лицу. Ее глаза с желто–пестрыми радужницами неотрывно смотрели на него из–под очков. Ее дыхание было ровным и спокойным — как и мое, отметил он про себя. Одной рукой она развязала узел платка и открыла лицо: дескать, на, бей! Но на ее стороне было бесстрашие его дочери Джорджи и ее собственная недосягаемая красота, и в душе он уже ощущал свою беспомощность.
— Что из всего этого было вам известно? — спросил он голосом, который показался ему незнакомым.
— Это вас не касается, только моего клиента.
— Он одновременно и заявитель и не заявитель. Что прикажете мне делать? Он снял свои требования, но желает моего покровительства.
— Совершенно верно.
— Я не занимаюсь покровительством. Я банкир. Я не занимаюсь выправлением вида на жительство и немецких паспортов, и я не определяю молодых людей на медицинские факультеты! — Его речь сопровождалась естественной жестикуляцией, что, в принципе, было для него неестественно. Каждое не вколачивалось кулаком в ладонь.
— В глазах моего клиента вы высокий чиновник, — парировала она. — Вы владеете банком, а значит, и городом. Ваш отец и его отец оба были преступниками, что делает вас кровными братьями. Естественно, вы возьмете его под свое покровительство.
— Мой отец не был преступником! — Он взял себя в руки. — О'кей, вы на эмоциях. Кажется, я тоже. Не говоря уже о них. Ваш клиент — персонаж трагический, а вы, в конце концов…
— Просто женщина?
— Ответственный адвокат, делающий все возможное для своего клиента.
— Он также и ваш клиент, мистер Брю.
В иных обстоятельствах Брю стал бы яростно отрицать подобное утверждение, но тут он решил пропустить это мимо ушей.
— Насколько я могу понять, у парня после пыток с головой не все в порядке, — сказал Брю. — Из чего, увы, не следует, что он говорит правду. Кто может поручиться, что он не завладел вещами и личными данными сокамерника, чтобы заявить фальшивые права на чье–то свидетельство о рождении?.. Я сказал что–то смешное?
На ее губах блуждала улыбка удовлетворения.
— Вы сами только что признали, что это его собственное свидетельство.
— Ничего подобного! — возмущенно воскликнул Брю. — Ровно наоборот. Я сказал, что это как раз может быть не его свидетельство о рождении! А даже если его, но он отказывается от своих прав, то какая разница?
— Разница заключается в том, мистер Брю, что, если бы не ваш гребаный банк, мой клиент не оказался бы здесь.
Наступило вооруженное перемирие: оба словно переваривали вылетевшее крепкое словцо. Он попытался быть агрессивным, но без внутренней убежденности. Напротив, в нем лишь укреплялось желание перейти на ее сторону.
#
— Фрау Рихтер.
— Мистер Брю?
— Я не признаю без исчерпывающих свидетельств, что мой банк и конкретно мой отец оказывали помощь и содействие русским мошенникам.
— А что вы готовы признать?
— Прежде всего, ваш клиент должен заявить о своих правах.
— Он не будет этого делать. У него остались от Анатолия пятьсот долларов, и даже к ним он не притронется. Он собирается отдать их Лейле перед своим уходом.
— Если он не заявляет о своих правах, то мне не на что отвечать, и вся ситуация становится… умозрительной. Чтобы не сказать пустышкой.
Она задумалась над его словами — на пару мгновений.
— Хорошо. Допустим, он заявит о своих правах. Дальше что?
Чувствуя, что его пытаются поймать в ловушку, он не спешил с ответом.
— Ну, прежде всего мне нужны минимальные базовые доказательства.
— Минимальные — это какие?
Брю размышлял. Он думал о том, как ему спрятаться за теми самыми законами, которых Липицаны изначально избегали. Все происходит сейчас, а не тогда, говорил он себе. Это я, шестидесятилетний Томми Брю, а не Эдвард Амадеус в пору старческого маразма.
— Доказательства личности, естественно. Начиная с его свидетельства о рождении.
— И где, спрашивается, его раздобыть?
— Если у него нет свидетельства при себе, я бы обратился в российское посольство в Берлине.
— А потом?
— Мне потребуются свидетельство о смерти его отца и, в том или ином виде, завещание покойного, разумеется, заверенное нотариусом.
Она молчала.
— Вы же не рассчитываете на то, что я удовлетворюсь какими–то мятыми газетными вырезками и сомнительным письмом.