Особо сложные дела
Шрифт:
— Раз и навсегда заявляю тебе, — раздраженно ответил Русанов: — оставь меня в покое!
— Не груби! — вспылила Вера. — И имей в виду, я тебя не оставлю в покое до тех пор, пока ты не выложишь всё начистоту…
Русанов взял себя в руки.
— Дай срок, Вера, и я всё тебе расскажу… Да, к сожалению, есть о чем рассказать. Мы должны отсюда уехать. Куда? Не знаю. Но уехать немедленно… Иначе катастрофа, гибель… Больше я тебе ничего не скажу… Пройдет время — всё узнаешь, дай собраться с силами.
— Хорошо, милый, — смягчаясь, сказала Вера, — я согласна принять любое
Вера не сомневалась, что странности мужа — раздражение, страхи — от напряженной работы. Его преследуют навязчивые мысли. В таких случаях, действительно, лучше всего переменить обстановку.
Однако из попытки Русанова бежать от врагов ничего не вышло. Он не знал, под каким предлогом оставить службу.
Он выбивался всё больше из сил. Приближался срок, назначенный «бородачом». Наконец срок настал. Тогда Русанов перестал выходить из дому.
И вдруг грянула война.
6
В первую же неделю войны Русанову поручили сформировать бригаду ученых и выяснить на Урале наличное и перспективное сырье оборонного значения.
Русанов с радостью взялся за эту работу, он чувствовал себя уверенно и спокойно: конечно, «бородач» исчез бесследно.
Однако Русанов ошибся. Через месяц, когда он освоился с новым делом, в его служебный кабинет в обеденный перерыв, как ни в чем не бывало, вошел «бородач». Предложил закрыть дверь и никого не впускать до окончания беседы. Русанов спокойно исполнил требование, вежливо предложил стул и заявил, что он «весь внимание»… Такое поведение Русанова обрадовало лазутчика, — наконец-то Русанов понял свое положение… врага Родины. Ведь за одну только их встречу в лесу ему не сдобровать. Наконец-то Русанов понял, что выбор сейчас у него небольшой: либо немедленная гибель, либо обеспеченная легкая жизнь. Работа предстоит ему не такая уж сложная: он будет информировать о своих достижениях по двум адресам: свое начальство и его, «бородача».
Русанов внимательно выслушал лазутчика:
— Хорошо… Я прошу вас зайти ко мне завтра… в два часа дня.
— Я требую ответа и данных сию же минуту!..
— Нельзя требовать невозможного. Надо всё продумать и подобрать.
— Откладывать не имею права.
— Согласитесь, что вы явились как снег на голову. Я вправе был думать, что война прервала нашу связь… Лишней готовой копии моих донесений у меня на руках нет, значит надо всё подготовить. Прошу завтра в два часа дня.
Русанов решительно указал на дверь.
— Предупреждаю, — тихо сказал «бородач», — в случае вашей нелояльности ничто не спасет вас от возмездия.
— Прошу, прошу!..
В этот памятный день Русанов явился домой раньше обыкновенного. Он был больше, чем навеселе. Пел, что-то декламировал… Затем подошел к жене, долго и пытливо смотрел ей в глаза:
— Допустим, ты очень любишь человека. Допустим, ты безгранично веришь в его чистоту, в чистоту его совести. И вдруг выясняется: твой любимый — дрянь… Нет, не то… хуже, — враг. Я спрашиваю, как поступила бы ты с таким человеком?
Вера растерялась: опять начинается старое. С нескрываемым
— Я пожелала бы ему немедленной смерти!
— Позволь! А если бы он сам открыл тебе эту жуткую тайну?
— Мне надоела твоя болтовня… Говори скорей, в чем дело, или уходи с глаз моих.
— Вот что, Вера. Я говорю сейчас о себе, выполняю то, что когда-то обещал… Помнишь? Перед тобой государственный…
Русанов осекся. Он хотел сказать — «преступник», но не в силах был произнести этого страшного слова. Сами собой выступали слёзы. Он заходил по комнате. Вера холодно за ним наблюдала — ее глаза были сухие. Она не могла сразу поверить в это страшное признание. Когда же муж бросился на диван и застонал, она сказала:
— Встань! Встань немедленно. Возьми себя в руки. Рассказывай всё подробно!
Вечерело. Вера хотела было включить свет, но Русанов запретил — в темноте легче рассказывать, и он рассказал всё.
Выслушав мужа, Вера облегченно вздохнула.
— Какой всё же ты у меня дуралей, — сказала она.
Поздно ночью Русанов вышел из дому и побежал по тускло освещенным улицам.
7
Следователь усадил Русанова в кресло, подал папиросы, стакан с водой.
Долго и сбивчиво излагал Русанов историю последних лет своей жизни. Следователю казалось, что он вот-вот скажет о главном, о предательстве…
Несмотря на свой большой опыт, он всё же не мог составить себе отчетливого представления о характере преступления. Что это: желание предупредить какие-то события, сбить с толку или же покаяние запутавшегося человека?
Как бы то ни было, решение сейчас может быть единственное: задержать Русанова и приступить к немедленной проверке. Следователь объявил об этом Русанову. Тот, хотя и не ждал ничего лучшего, побледнел и тихо спросил:
— Что мне грозит?
— На это пока ответить трудно.
— Пока? Я всё вам сказал.
— Если всё… — следователь взял со стола небольшую брошюрку. На ее обложке Русанов прочел: «Уголовный кодекс». Сердце его упало. Следователь, как будто не замечая состояния Русанова, подчеркнуто спокойно перелистывал кодекс. — Если всё, тогда ничего особенно страшного… Прошу ознакомиться, — и карандашом отметил какие-то слова.
Русанов взял Кодекс (он первый раз в жизни дотронулся до этой книжки). Прочел отчеркнутое:
«Недонесение о достоверно известном готовящемся или совершённом контрреволюционном преступлении влечет за собой — лишение свободы на срок не ниже шести месяцев».
В камере, куда в ту ночь водворили Русанова, он не уснул. Только под утро им стала овладевать тяжелая полудремота.
Русанова окликнули. Он вскочил. Перед ним стоял солдат.
Следователь встретил Русанова приветливо:
— Всё в порядке. «Бородача» изловили у вашего дома. Пожаловал туда на рассвете. Должно быть, решил последить за вами. Теперь чувствуете, как дельно вы поступили, поспешив к нам?.. Да, кстати, ваша жена очень волнуется. Я сказал ей, что вам всё же еще придется пожить здесь.