Особое подразделение. Петр Рябинкин
Шрифт:
Но существует привилегия для тех, кто участвует на разборах учений, здесь знание может спорить со званием.
Когда же бойцы-коммунисты обсуждают на своем собрании ход учений, каждый из них — добровольная мишень для обстрела товарища: вызывай огонь на себя — это и есть самокритика по-солдатски, из нее потом рождается ратный подвиг самоотверженности в бою.
В силу всех этих обстоятельств для дружественного общения различных родов войск выбиралось время или перед учениями, или после, в канун подготовки боевой операции, в час отдыха перед ней, чем Буков и пользовался,
Бой есть бой — дело коллективное, мудреное, и после каждого боя ума прибавляется для ведения нового боя. Поговорить о минувшем, обсудить будущий — солдатская необходимость. Но как? Торжественно, словно на митинге? Не пойдет. Зачем же со своими своему величаться? Лучше всего между собой по-солдатски, начистоту, но с подходцем, чтобы не коснуться, не задеть сокровенного, пережитого, и вместе с тем для обоюдной пользы. И чтобы всем было приятно слушать, чтобы ни у кого не гасла охота свое соображение высказать, не быть хуже других. И тут по натуре, свойственной нашему человеку, отдавалось предпочтение тем, кто обладал способностью говорить так, чтобы при этом не себя над другими ставить, а другого раздразнить, вызвать на рассуждения.
Эту фронтовую манеру усвоил и Буков, в владел он ею не хуже других.
Поэтому, появляясь во взводе, которому назначалось в бою следовать за его танком, Буков прежде всего советовал, лукаво усмехаясь:
— Вы, ребята, главное, наизусть номер моей машины запомните. Он счастливый. Если от брони отстанете, повторяйте мой номер, не подведет.
— Понятно, значит, сам рванешь, а нас с одним только названием номера оставишь?
— Потерять мне вас жалко, — задумчиво произносил Буков, — уж больно вы симпатичные. Только не знаю, как вам за мной поспешать, разувшись, что ли. Начальство из жалости к вам наметило рубежи для передышки. Но у меня своих делов в машине до черта, могу и позабыть, где для вас остановку делать.
— А мы тебе сами укажем. Танки нам приданы, а не мы им.
— Допустим! Ну а как же скомандуете, если вы такие полновластные?
— Постучим прикладом в броню, напомним.
— По мне немцы снарядами стучать будут. Шуму всякого хватит.
— Для наружного наблюдения мы тебе на танке своего человека посадим, он по крышке башенного люка колотить будет…
— Ну мало что он вдруг заколотит, может, ему просто до ветру захочется.
— Причина уважительная.
— Вот именно, хорошо бы заранее установить, чтобы стучал с толком, по сигнальной договоренности, — мол, пешка отстала, огневую опасную точку просим подавить, или даже, допустим, по личной нужде ему желательно. Если башковитый боец, так может угодить во всем.
— Какой добренький! Думаешь, если со всех сторон железом прикрыт, так немец через него не достигнет? Нам-то со всех сторон виднее, как он казенную твою машину пожелает испортить!
— Вот правильно, — согласился Буков. — Имущество у меня ценное. Желательно его зря не повредить. Сунет какой-нибудь отчаянный фриц гранату под гусеницу — испортит на ней обувку. У вас снайперы, пусть окажут любезность — за такими хулиганами присмотрят.
— Снайперов
— Коляска у меня ничего, пока исправная, — сухо сказал Буков. — На ходу.
— С полным удобством воюешь, как в самоходном доте. А мы одной гимнастеркой от пуль прикрытые.
— Зато у вас ноги; правда, у некоторых даже головы при них. Вот ежели она имеется в наличии и ежели ею правильно пользоваться, большое удобство для боя.
— А ты этим удобством сам пользуешься?
— Мы кто — простые механики. Жми на рычаги — всего делов. Это вам прозвание дали: пехота — царица полей, — произнес с усмешкой Буков. — А сунешься машиной на эти ваши поля царственные, от мин деваться некуда, проходы, если саперы нечисто приберут, дочистить не вашего ума возможность.
— А ты, видать, минами пуганный!
— Правильно, любитель, чтобы снарядами молотили, а когда мина подо мной рвется, сильно вздрагиваю, могу от этого ушибиться, блямбу на лбу набить.
— Значит, хочешь свою личную красоту сохранить?
— Желательно, по возможности.
— Ладно, есть у нас ребята сообразительные, выскочат, покопаются щупом, обеспечат тебе пожизненное пространство.
— Вот это приятно, — расплывался в улыбке Буков, — а я им за это в одолжение из пулемета местность буду прочесывать, чтобы обстановка была приятная для работы. А если будет от них особое желание, можем из орудия. Как закажут, так и будет.
— Скажи какой щедрый, снаряда не пожалел!
— Вы всего меня еще не знаете. Как первые траншеи их минуем, подвезу на резвом на всю тактическую глубину. Пуляйте на ходу с брони сколько вашей душе угодно, отдыхайте от пешего вашего хождения со всеми удобствами. Транспорт мной обеспечен.
— А через противотанковый ров тебя как, вместе о машиной на руках перенести? Или толкануть, словно полуторку? Только весу в твоем агрегате, как в каменном доме, не меньше.
— Если с ходу не возьму. Бывает, закиснешь.
— Ни туды и ни сюды?..
— Именно.
— Мы от себя тебе сюрприз имеем. Бревна с накатов пачку связали. К корме привяжем. Вид, конечно, у боевой машины получится некрасивый, зато на самообеспечении.
— Вот за это спасибо, ребята!
— Спасибо тогда скажешь, когда мы тебя, как борова, из ямы вытащим.
— Я это из вежливости, на всякий случай.
— Фамилия твоя как? Запомнить желательно, если машина у тебя заглохнет, чтобы после войны ты случайно ко мне в колхоз трактористом не зачислился. Мы механиков только знающих будем брать. Из гвардейских частей, с набором всех регалий.
— Они у меня вон на виду!
— Ладно, но мы тебя еще лично проверим. Если подходящий, значит, считай себя зачисленным на высшую должность. Землю пахать — это тебе не танки фрицевские сшибать, большая аккуратность требуется.
— А ты что, взводный, из председателей?
— Угадал.
— Ну что ж, значит, снова народ тебя выберет.
— Это почему ж так обязательно?
— Толковый ты мужик.
— Ты тоже ничего. В трактористы, пожалуй, ко мне годишься.
— Ну, значит, поладили!