Особое задание

Прудников Михаил Сидорович

"Война не обошла и святых. Даже апостол Петр попал в инвалиды третьей группы", - Алексей усмехнулся и, поднимаясь по каменным ступенькам, прихрамывал заметнее обычного. Нищие, осаждавшие всех входивших в костел, не обратили особого внимания на плохо одетого инвалида.

Алексей беспрепятственно вошел внутрь. Там было темно и прохладно. После яркого солнечного света он долго не мог ничего рассмотреть. В ноздри ему ударил горьковато-кислый запах сырой штукатурки - костел, видимо, недавно побелили.

Гулко разносилось нестройное, разноголосое

пение прихожан, бормотанье ксендза. Лицо его как бы растворилось в сумраке - белел только широкий воротник.

Алексей встал у входа, принял позу молящегося и стал украдкой осматривать, скользя взглядом по затылкам и спинам. Перед ним розовела лысина немецкого офицера. Когда офицер склонялся в поклоне, поскрипывала портупея. Рядом с Алексеем вздыхала и вытирала слезы высокая старушка в черном;

Приглядевшись в темноте к сидевшим на скамейках, разведчик увидел слева знакомый четкий профиль. Готвальд, видимо, почувствовал на себе пристальный взгляд Алексея, обернулся. Глаза их встретились.

Валентин еле заметно двинул подбородком: подходи, мол, поближе.

В левом приделе, перед статуей богородицы с младенцем, горело с полдюжины свечей. От одной из них Алексей зажег свою, приклеил ее у основания статуи и, подняв глаза на каменное, бесстрастное лицо богородицы, неловко осенил себя католическим знаменьем.

"Должно быть, я выгляжу со стороны вполне лояльным гражданином, посещая храм, ставлю свечки святой деве", - вновь усмехнулся Алексей.

Между тем хор смолк. Ксендз скрылся за занавесом. Толпа стала редеть. На каменных плитах застыли в земном поклоне несколько старческих фигур.

Готвальд прошел мимо Алексея, не поворачивая головы, шепнул:

– Иди за мной.

У опустевшего клироса он скрылся за какой-то низенькой дверью. Алексей оглянулся - в костеле осталось с полдюжины молящихся - и двинулся по направлению к дверце.

В маленькой комнатке с низким сводчатым потолком Готвальд был один.

– Нечего сказать, нашел подходящее место, - Алексеи пожал Готвальду руку.

– Вполне подходящее. Мой начальник очень набожный, требует, чтобы мы посещали церковь Я назвался католиком и теперь по воскресеньям смогу приходить сюда.

– Ты думаешь, здесь безопасно?

– Вполне. Ксендз мой дальний родственник - мать у меня наполовину полька. К тому же ты пришел, чтобы загнать мне крупную партию табака. Ты спекулянт, человек солидный и, если кто войдет, держи себя соответственно. Правда, глядя на тебя, - смеясь, добавил Валентин, - не скажешь, что дела у тебя идут блестяще.

– Я только начинающий, - в тон ему сказал Алексеи, - подожди, у меня будет котелок на голове, манишка, сигара во рту и... что там еще полагается иметь солидному предпринимателю?

Валентин машинально достал пачку сигарет.

– Ты что, - остановил его Алексей.
– Здесь же храм!

– Ах да!

Готвальд хотел было спрятать пачку в карман, но Алексеи попросил:

– Поделись, брат, со мной. Ведь я не на довольствии...

Валентин отдал ему всю пачку.

– Мне нужно сообщить тебе кое-что важное - Он перешел на серьезный топ.

– Догадываюсь, что не зря мы встретились.

– Я познакомился с одним немцем - Вилли Малькаитом. Он обслуживает офицеров связи, прилетающих из Берлина. Оказалось, что он, как и мой отец, из Дрездена. Несколько раз я его подбрасывал в город, тут у него живет какая-то зазноба. За это он снабжает меня сигаретами... Он приставлен к двум оберстам, которые по очереди раз в неделю прилетают в Ретунь. Фамилия одного Фукс, другого - Ланге. Запомни: Фукс и Ланге.

Алексей кивнул головой.

– Так вот... Через своего нового приятеля я узнал, что "юнкерс" с Фуксом или Ланге прилетает, как правило, в час дня. Я подаю машину прямо к самолету и везу к гостинице. Ты ведь знаешь, как у немцев все по строгому расписанию. Распорядок тут такой. В час дня прилетает самолет. Я жду на летном поле и везу в домик для приезжающих. Затем душ - двадцать минут, обед - пятнадцать минут, отдых - час.

– А после?
– спросил Алексей, испытывая неожиданный прилив нежности к этому аккуратному, толковому человеку.

– Иногда я еду на Новые Выселки, знаешь? Это километрах в ста отсюда. Там, видимо, какой-то важный штаб. Какой, пока еще не знаю. Но чаще всего офицеры собираются в большом здании на самом аэродроме...

– Кто они, эти Фукс и Ланге?

– Точно не могу сказать. У каждого всегда при себе большой желтый портфель... Скорее всего офицеры связи из крупных штабов.

– Вот оно что!

– Думаю, что именно так. Судя по тому, с какой почтительностью к Фуксу и Ланге относятся даже генералы...

Алексей пристально посмотрел на Готвальда и медленно проговорил:

– Ты принес очень важные сведения, Валентин.

Ты даже сам не подозреваешь, как они важны...

* * *

В знойный июньский полдень к шоссе, ведущему на аэродром, в трех километрах от контрольно-пропускного пункта, вышел немецкий офицер в новом, видимо, только сшитом мундире со знаками отличия майора. Сосновый бор начинался прямо от обочины дороги.

Подтянутый, чисто выбритый и даже благоухающий духами, офицер посмотрел в обе стороны пустынного шоссе, затем нырнул в кусты, нагнулся и, достав из кармана кусок сукна, старательно, до блеска начистил запылившиеся сапоги.

Солнце палило. Дышать было трудно. От сосен тек горьковато-терпкий смолистый запах. В покойную полуденную тишину тревожной нотой вплетался далекий, еле слышный рокот самолетов.

Офицер вытер носовым платком блестевшее от пота лицо и еще раз оглядел шоссе.

Над раскаленным асфальтом дрожало марево.

Ю-52 приземлился в 13.03 и подрулил к краю летного поля. По трапу неторопливо сошел полковник Фукс, седой краснолицый офицер в блестевших на солнце очках. Фукс выкинул руку, приветствуя военных, столпившихся у трапа, и направился к черному "опель-капитану". Валентин почтительно открыл перед ним дверцу.