Особое задание
Шрифт:
Василий Семенович Жеребилов.
Два гестаповца подхватили Жеребилова под руки и повели следом за шефом. Киттлер был оставлен в Хрудиме. Целый день его снова допрашивали, наводили справки и, очевидно, поверив выдуманной им версии, отпустили.
Жеребилова гестаповцы втолкнули на заднее сиденье легкового автомобиля, сами уселись по бокам, зажав его с двух сторон,
Вот уже и краевой центр Пардубице.
Черный «мерседес» резко затормозил у бровки пустынного тротуара. Прохожие стараются обходить это место стороной, не задерживаются возле страшного особняка.
Жеребилова ввели за Фричем в просторный, залитый солнцем кабинет. До блеска натертый пол укрыт пестрым пушистым ковром. В глубине кабинета огромный черного дерева полированный стол.
За столом — кресло с высокой резной спинкой, над ним, в простенке, большой, до потолка, портрет фюрера. Спереди к письменному столу приставлен продолговатый столик. По бокам пара стульев для «посетителей».
Фрич уселся в свое кресло, внимательно, как бы собираясь с мыслями, посмотрел на Жеребилова, нажал кнопку звонка.
Сразу же без звука распахнулась тяжелая, обитая кожей дверь, и на пороге замер гестаповец.
— Вернулся Генрих? — спросил Фрич.
— Только что сообщили из Голице, герр штандартенфюрер, что в кустах у дороги обнаружены трупы штурмбанфюрера Генриха Ашенбреннера и врача Праузе. Автомашина сожжена. Труп шофера Дилле не найден.
— Зо-о! — процедил Фрич, уставившись долгим, прицеливающимся взглядом на Жеребилова. — Так. Найдите этого, как его, Гроха и доставьте сюда. Быстро!
— Сейчас придет врач, — вдруг правильно по-русски сказал он Жеребилову. Вам сделают перевязку. Потом отдохнете, будете спать. А сейчас извините меня. Посидите. Можете курить.
Изредка взглядывая на Василия, он стал просматривать его дневник.
Вскоре появился врач. Запыхавшегося старичка с чемоданчиком в руках втолкнули в кабинет.
— Ах, господин Грох, — Фрич вышел из-за стола, — рад вас видеть. Извините, что снова пришлось побеспокоить. Прошу сделать перевязку и оказать помощь этому несчастному.
На Васю страшно было глянуть. Разбитые, запекшиеся губы, заплывший глаз, надорванное ухо. Кисти рук обмотаны серой тряпкой.
Трясущимися руками Грох обмыл и забинтовал Васе голову. Когда стал отдирать от руки присохшую тряпку, Вася потерял сознание.
Фрич заволновался:
— Немедленно укол! — зашипел он на ухо врачу. — Если он сдохнет, я с тебя шкуру спущу.
После укола Вася очнулся. Врачу было приказано на всякий случай находиться тут же, в кабинете.
Фрич велел принести кофе, бисквиты. Сел за стол напротив, придвинул Васе чашечку с черной пахучей жидкостью.
— Пейте кофе, — беря свою чашечку и с удовольствием причмокивая, говорил он. — Я знаю, что русские больше любят чай. Я долго жил в России. Но все же предпочитаю кофе. Чудесный напиток. Освежает, бодрит, восстанавливает силы. Берите тогда сигареты. Ах, вы не курите? Извините, как ваше имя? Кто вы?
— Я человек, — отчетливо произнес молчавший до сих пор Жеребилов.
— Гм…
— Ничего я вам не скажу, — тихо проговорил Вася и встал, как бы подчеркивая этим, что пора кончать разговор.
— Нет, ты мне все, все скажешь, сволочь! — взревел Фрич, вскакивая, и выплеснул остатки кофейной гущи в лицо Васи. — Ты будешь ползать на коленях и умолять, просить передышки, просить хоть минуту жизни. И это будет сейчас, сейчас… Хюбл! Хюбл! — завопил он с пеной у рта.
Дверь распахнулась, и в кабинет ворвались два гестаповца.
— Хюбл! — визжал Фрич. — Взять эту падаль и выжать из него все, все!
Васю увели. И только тут Фрич заметил в углу трясущегося от страха врача.
— А, ты все еще здесь, старая кляча. Вег!
…Ничего не сказал Василий Семенович Жеребилов гестаповцам. Не назвал, не выдал ни одного чеха, помогавшего партизанам. А знал Вася многих, очень многих.
Гитлеровские палачи были бессильны сломить его волю. Его можно было замучить, убить, что они и сделали, но заставить этого сильного духом человека стать предателем было невозможно.
Кончик нити, за который удалось было ухватиться гестаповцам, тут же и оборвался.
«Центр. Соколову…»
Наконец сложный механизм разведки был создан, налажен и действовал. Ежедневно из городов и сел, с железнодорожных станций к нам поступали сведения от многих и многих верных друзей. Внимательные глаза и чуткие уши наших помощников повсюду следили за врагом.
Победа была близка. Как дикий, затравленный зверь, враг метался в стальном кольце фронтов, бешено огрызаясь, напрягал последние силы, лихорадочно маневрировал остатками своих резервов.
В этих условиях особое внимание приходилось уделять работе железных дорог. Двухколейная дорога Прага — Брно проходила у нас под боком. Девяносто шесть пар поездов в сутки пропускала эта дорога, а во время боев за Вену поезда здесь шли с интервалами в пять минут.
Ежедневно в десять часов вечера к нам поступала сводка о движении грузов за сутки, составленная диспетчером Гашеком и его товарищами. Такие же сведения о движении поездов по другой дороге на участке Хоцень — Наход давал нам железнодорожник Ян Жига. И каждый день Лобацеев развертывал свою рацию, связывался с радиоцентром.
«ЗФЗ, ЗФЗ», — быстрыми, едва заметными движениями руки выбивал он свои позывные.
Центр, как всегда, отзывался немедленно. Там круглые сутки, сменяя друг друга, дежурили у аппаратов радисты, внимательно вслушиваясь в хаос эфира, терпеливо ожидали на заданной волне сигналов далекого «ЗФЗ».