Особый курьер
Шрифт:
– Ох! Ну и как тебе? – понюхав большую оливку, поинтересовалась Марша.
– Хорошо пошла, – кивнул Джек.
– Ну тогда еще по одной. – Марша быстро наполнила стаканы.
– Не возражаю.
Они выпили еще по одной, и Джек сразу опьянел.
– Послушай, Марша, так кем же ты была? – спросил Джек, перейдя на «ты».
– Служила в отряде «99», Джек.
– В армии, что ли?
– Нет. В армии я не служила ни одного дня. Я была полицейским, Джек. Специальным копом.
– Вот это да!.. – Кальвадос был крепкий, и Джеку становилось все лучше. – И чего же ты делала в этом отряде?
– Разное… –
– Людей убивала?
– Да, довольно часто.
– Но, конечно, только бандитов.
– Если честно, Джек, всякое бывало.
– То есть как?
– А очень просто. Представь себе, что террористы захватили коммерческий шаттл с пятью сотнями пассажиров, а у меня приказ освободить заложников и перестрелять всех злодеев. Эти сволочи ходят на захваты бригадами по восемь-двенадцать человек. Если стрелять в тире, то на поражение двенадцати мишеней нужно пять-семь секунд. Но это в тире. Давай еще выпьем.
– Давай, – согласился Джек. – Только дай рыбки, а то я без закуски не могу.
– Конечно, ты ешь, не стесняйся. Разносолов у меня нет, но консервированной жратвы навалом. Хочешь солдатской тушенки?
– Хочу, но чуть позже. Как говорится, всему свое время.
Марша налила еще, и они выпили.
– У-ух, зараза!.. – проговорил Джек, передернувшись, когда кальвадос скользнул ему в желудок. – Нр-р-равится мне твоя выпивка, Марша. Ну так на чем мы остановились?
– Я говорю, в тире стрелять удобно, поэтому все пули идут туда, куда ты хочешь. А когда выпрыгиваешь из вентиляционной трубы и повисаешь на тросе, как елочная игрушка, не так-то легко попасть в того, в кого надо. – Марша съела оливку и продолжила: – Так что на двенадцать убитых бандитов приходилось до шести трупов и еще полтора десятка раненых, совершенно невинных людей. Но это считалось нормой.
– А нельзя было сделать как-то иначе, поаккуратнее?
– Чтобы сделать аккуратно, нужно время, а террористы – ребята отчаянные. Они обычно страховались взрывным устройством, поэтому главным было – застрелить подрывника. Того, у кого в руке был пульт. Поэтому мы выпрыгивали с трех-четырех точек и палили.
– А случалось, что вы не попадали в подрывника?
– Случалось.
– Часто?
– Со мной было только один раз – в самом начале карьеры. Мы стреляли в подрывника, и он упал. Думали, убит, но он оказался жив и замкнул цепь. Из той группы уцелела только я одна. Но это было давно.
– А как ты оказалась здесь, Марша? На пенсию, что ли, ушла?
– На пенсию! – невесело усмехнулась баба Марша. – Меня лишили пенсии, Джек, оттого я и пошла в управдомы. Но я не жалуюсь – мне хватает.
– За что же тебя лишили пенсии?
– Заложника кокнула. На нервах вся была. Мы тогда подземный комплекс отбивали – сплошные потайные ходы, повороты, коридоры. Потеряли восемь человек. И уже под конец, когда очистили весь комплекс, на тебе, выскакивает один придурок и орет. – Марша вздохнула и потянулась к бутылке. Она налила себе половину порции и, не предлагая Джеку, выпила. – Ну вот. А я же, говорю, вся на взводе была – как оголенный нерв. Ну и врезала по нему. Три пули – и он труп. А тут, как назло, несколько человек из местной полиции было, да и сотрудники этого комплекса тоже все видели.
– Но ты же могла устроиться куда угодно. Охранником, телохранителем или частным детективом.
– Нет. Я сама решила, что мне больше нельзя с пушкой ходить. Заполошная я стала какая-то.
– Какая?
– Заполошная – значит нервная. Часто теряю над собой контроль. А тут очень кстати Глосберг попался – он мой должник, я когда-то его брата у похитителей отбивала. Вот он мне это местечко и предложил. А что? – Марша окинула взглядом свою комнату. – Здесь есть все, что нужно: кровать, стол, стул, по коридору налево туалет и душ, на этажах подлецы, о которых можно почесать кулаки, когда взгрустнется. А в подвале я сделала себе спортзал и тир.
– Спортзал и тир? – удивился Джек.
– А как же ты думал? За столько лет работы в отряде у меня уже вошло в привычку по нескольку часов проводить на тренажерах или с пистолетом в руке. Пошли, покажу тебе все это хозяйство.
– Пошли, – с готовностью согласился Джек. Он резко встал, но тут же качнулся и ухватился за стену.
– Ты сам-то как? Со спортом дружишь? – спросила Марша, подбирая из связки нужные ключи.
– А как же? В летном колледже был третьим по боксу и… – Джек вспомнил битву с приемщиками, – и в теннис немного могу.
– Ну, пошли, боксер, – улыбнулась Марша и вышла в коридор.
Джек последовал за ней. Они прошли по запутанным коридорам первого этажа и наконец остановились перед дверью с надписью «Овощехранилище».
– Это старая надпись, – пояснила Марша и толкнула дверь. Она нащупала в темноте выключатель, и весь подвал озарился ярким светом. – Проходи, – сказала Марша, и Джек, спустившись на несколько ступенек, оказался в небольшом спортивном зале.
Как и в комнате Марши, здесь поддерживалась идеальная чистота. С потолка свисали четыре разные боксерские груши. Две из них Джек видел впервые. На полке лежало несколько пар перчаток – боксерские, снарядные, «накладки» и еще несколько специальных, которые Джек тоже раньше не видел. Еще были маты, перекладина, шведская стенка и, конечно, тренажеры для бодибилдинга.
– Все это оплатил Глосберг, – сказала Марша. – Мы надеялись, что и его рабочие будут посещать этот зал, но им больше нравится пить антифриз. Ну-ка, боксер, покажи класс.
Джек подошел к ближайшей груше и отвесил ей несколько тумаков. Груша лениво качнулась, и Джек понял, что не произвел на Маршу должного впечатления.
– Так бить нельзя, Джек. Ты думаешь только о том, насколько хорошо ты смотришься со стороны. Ты пижонишь, а в настоящей драке это для тебя смертный приговор, – заметила Марша.
Она подошла к снаряду и, постояв несколько секунд, выдала такую серию, что груша чуть не прорвалась.
– Вот, парень… – проговорила Марша. – Бить надо. Жестоко бить, а не раскачивать.
– Но на ринге я бил довольно сильно. У меня были победы нокаутом, – возразил Джек.
– На ринге ты лупцевал своих дружков, таких же мягких мальчиков. Максимум, что тебе грозило, это синяк под глазом. А когда перед тобой реальный враг, ты должен бить так, чтобы каждый удар мог стать для него последним.