Особый район
Шрифт:
— Тамара Васильевна, — сказал Артем, стараясь держать себя в руках, — если вы все сказали, то вам лучше идти. Мы тут сами разберемся.
Женщина не стала дожидаться дальнейшего развития событий и моментально испарилась из кабинета. Незванов вышел из-за стола, подошел вплотную к Артему и прошипел сквозь зубы:
— Завтра чтобы духу твоего не было в поселке! Куда хочешь — в лесную, на Тоболях, к е… матери, но чтобы я тебя больше не видел. Ты меня понял? Иначе…
— Посмотри на себя, — ответил Артем, не обращая внимания на угрозы. — На кого ты похож? Над тобой уже люди смеются!
— Над кем смеются? — взвился Иван Петрович. — Над Незвановым? И ты, значит, смеешься?
Он вцепился обеими руками в свитер на груди Бестужева, но Артем сжал его за запястья и, не отпуская, посадил на стул. Несколько секунд Незванов пытался бороться, но, конечно, справиться с Артемом ему оказалось не под силу. Когда он перестал сопротивляться, Артем отпустил его руки.
— Так, значит? — Иван Петрович неожиданно быстро успокоился и заговорил почти нормально. — Теперь, значит, ты в поселке хозяин? Выходит, подсидел все-таки? Ну что же, занимай кабинет, а я пошел. Только заберу кое-что, ты уж извини.
Он открыл сейф, достал оттуда пачку каких-то бумаг, сунул их в карман, бросил на стол ключи и вышел из кабинета, сильно хлопнув дверью. И только тогда до Артема дошло — бумаги были «незванками»…
Вышел — и пропал. Винокуров и Сикорский разыскивали его по всему поселку, ломали головы, вспоминая все места, где мог укрыться Незванов, но тщетно. Впору было подумать, что Иван Петрович нашел выход на материк…
А через неделю к участковому приковылял на деревянной ноге перепуганный Трамвай и сообщил, что директор второй день не встает с его, Трамвая, кровати в бичарне и, кажется, отдает концы. Оказывается, выйдя из конторы, он прямым ходом отправился в бичарню, велел Трамваю закупить у Глаголы десять литров самогона и пять дней пил без просыпу в компании Трамвая и Юрася. А последние два дня не пьет, не ест и даже почти уже не дышит…
Директора срочно перевезли в больницу, где доктору и Лене Незвановой с огромным трудом удалось его откачать. Еще два дня ему капельницами чистили кровь, и все это время жизнь директора висела на волоске. А участковый Виноградов и бывший опер уголовного розыска Сикорский, презрев формальности, в тот же вечер заявились к Глаголе и, не обращая внимания на его протесты и вопли Славы, разнесли вдребезги найденный на кухне самогонный аппарат. Вынесли на улицу и разбили двадцатилитровую бутыль с готовым продуктом, а три молочные фляги с заведенной брагой перевернули прямо на пол — и чуть не задохнулись. В пузырящемся месиве плавали какие-то тошнотворные объедки, а сама брага, больше похожая на скисшие помои, воняла так, что они зажали носы и выскочили на улицу. Вытащив за собой Глаголу, Сикорский велел участковому отойти и не слушать, а сам, скрутив воротник на шее самогонщика так, что тот выпучил глаза и стал жадно захватывать ртом воздух, тихо, но очень убедительно пообещал, что лично утопит его в проруби при малейшей попытке восстановить агрегат, который он называл «говноперегонным». Но только после того, как заставит его выпить литра три его же собственной браги…
…Эти воспоминания не доставили Бестужеву особого удовольствия, и он мысленно перенесся обратно на Тоболях, в маленький дом, где в печке потрескивали дрова и сидела у стола лучшая в мире женщина. Губы Артема непроизвольно расплылись в улыбку, и он подумал, что никуда Аня теперь не денется, придется ей переехать к нему на Красноармеец…
Сладкие мысли прервались от того, что водитель резко затормозил.
— Смотрите! — он выключил фары и показывал рукой на лобовое стекло, за которым стало светло, почти как днем. Со стороны Артема стекло было заморожено, и ему не было видно источника света.
— Открой! — велел он водителю. Зашипела пневматика двери, и Артем вышел на лед. За ним устремились остальные пассажиры. Даже несчастного страдальца Жору любопытство выгнало из автобуса.
На фоне звездного неба с узеньким серпом молодого месяца четко выделялась ломаная линия сопок, а за ними поднимался, гася звезды, яркий молочно-белый купол. Он рос все выше и выше, и скоро автобус вместе со всем районом оказался внутри него, окруженный призрачным сиянием. Потом на внутренних стенах купола стали появляться разноцветные блики. Они двигались, оставляя за собой цветной след, и вскоре все пространство вокруг оказалось заполнено фантастической красоты узорами, переплетающимися в самых немыслимых сочетаниях. Во всем этом была такая завораживающая гармония, что Бестужев подумал — узоры таят в себе какой-то глубочайший смысл, недоступный человеческому пониманию. Это мог быть язык самого Бога… Вспомнив о странных предчувствиях Ани, он вдруг поймал себя на том, что шепчет, шевеля губами: «На тебя, Господи, уповаю…» Откуда взялись эти слова, он и сам не знал.
Все кончилось мгновенно, будто кто-то щелкнул огромным выключателем. Замерзшие и притихшие пассажиры втянулись обратно в автобус и расселись по местам. Водитель уже взялся за рычаг, когда Бестужев вдруг услышал какой-то посторонний звук. Прислушался и понял, что это тихо шипит динамик радиоприемника…
— Покрути! — показал он на ручку настройки. Сердце вдруг екнуло и провалилось глубоко-глубоко. Динамик немного похрипел, а потом из него раздалось:
— …В столице республики завтра ожидается ясная, безветренная погода. Температура воздуха — минус сорок семь градусов, что соответствует средней многолетней норме…
Глава 10
Пришельцы
Через полчаса после рассвета на посадочную полосу Красноармейца стали приземляться вертолеты. Один за другим, как хищные птицы, они падали с затянутого морозной дымкой неба. Выпускали из металлического чрева группы вооруженных людей в камуфляже, оставляли кучу ящиков защитного цвета и взлетали, чтобы освободить место очередной винтокрылой машине. Прилетевшие люди быстро и слаженно оттаскивали ящики с полосы, и на это место тут же опускался следующий вертолет. Всего приземлилось девять машин, но улетели только восемь. Последний вертолет заглушил двигатель и застыл посреди аэродрома. Из него ничего не выгружали. Вышедшие оттуда полтора десятка человек были одеты в гражданскую одежду и не имели при себе оружия.
Артем стоял посреди ликующей толпы, сбежавшейся навстречу своим спасителям — никем другим они не могли считать прилетевших людей, и никак не мог сообразить — почему их столько и зачем им оружие. По раскраске камуфляжа, вооружению и амуниции он сразу определил в людях из вертолетов спецназовцев, но не армейских, а из внутренних войск. А они тем временем оставили возле ящиков охранение и выстроились вдоль полосы в две шеренги. Командир отдал команду, и строй стал надвигаться на собравшихся людей, оттесняя их в сторону поселка. Со стороны вертолета прозвучал усиленный мегафоном равнодушный механический голос:
— Всем разойтись и находиться в своих домах! Повторяю — всем разойтись…
Все это было настолько чудовищно и неожиданно, что люди просто оцепенели и не сдвинулись с места. И тут военные показали, что вовсе не намерены шутить. Командир отдал команду, и длинная автоматная очередь выбила фонтанчики снега из-под ног стоявших впереди людей. Толпа дрогнула, но никто не побежал. Угрюмо глядя на «спасителей», люди пятились от них, и только когда стали натыкаться друг на друга, повернулись и медленно побрели по домам. Тех, кто отставал и оборачивался, военные подталкивали в спину автоматами. Никто из них не произносил ни слова, морозная тишина нарушалась лишь скрипом снега под ногами и возмущенным бурчанием жителей поселка, которым военные прикладывали стволами особенно бесцеремонно.