Осознание ненависти
Шрифт:
Поляков стоял посреди комнаты высокий, худой, в поношенных темных брюках и клетчатой рубашке.
— Присаживайтесь, — он указал капитану на стул, и они одновременно сели.
Шердаков сразу перешел к делу.
— Скажите, где вы находились в момент убийства Дворского? Примерно с 8.50 до 9 часов.
— Вероятно здесь, у себя в комнате — равнодушно ответил художник.
— Странно. Примерно в это время вас видели поднимающимся на третий этаж.
— Я действительно ходил туда — равнодушно ответил Поляков.
— Могу я
— После смерти Можаева у меня пропала дорогая кисточка. Я нигде ее не находил. Вот и подумал, что мог обронить ее там, наверху.
— Но вы говорили, что не пишете сейчас картин?
— Да, это так. Я уже давно ничего не пишу. Кисточка — мой талисман.
— Прекрасный талисман. Вы нашли его?
— Да, но не там, а здесь, у себя в комнате.
Шердаков исподволь наблюдал за своим собеседником. В доме совсем недавно произошло убийство, а Полякова это, похоже, нисколько не трогает. Словно он уже давно был готов к этому. Поражает и его полная невозмутимость, граничащая с самоуверенностью. Может быть, Поляков все-таки заметил следовавшего за ним Кличева? Но ведь и это ничего не объясняет.
— Кстати, кто-то сказал Александру Холмову, будто видел одну из ваших картин. И не где-нибудь, а здесь, в доме. Это правда? — спросил Шердаков.
Поляков явно не ожидал подобного вопроса. Выражение его лица изменилось, в глазах мелькнул страх, он явно растерялся. Но на удивление быстро взял себя в руки. Возможно, Шердаков и не заметил бы реакции своего собеседника, если бы не рассчитывал увидеть нечто подобное. Значит, художника все-таки что-то тревожит. И это каким-то образом связано с картиной, которую он писал. Но Поляков не убийца. Если он действительно поднимался на третий этаж, то времени, чтобы спуститься и расправиться с Дворским, у него просто не оставалось.
— Да, я пытался писать, но картина не получилась, и я ее уничтожил, — ответил наконец Поляков.
— Понимаю. На отдыхе трудно найти в себе силы для серьезной работы.
Поляков кивнул и пробормотал что-то неопределенное.
Мужчины молча и настороженно посмотрели друг на друга.
— Как вы думаете, почему убили Дворского? — спросил капитан.
— Даже не верится, что вас может интересовать мое мнение, — ответил Поляков.
— И тем не менее это так.
— Мне кажется, потому, что он был владельцем этого дома.
— Любопытно. Вы намекаете на какую-то связь со старинной легендой?
— Какая-то связь, безусловно, есть. Но… не слишком значительная.
— Как же тогда вы объясните смерть Можаева?
— Этого я не знаю.
— Прошу вас, подумайте над моим вопросом, — Шердаков встал. — Ваша точка зрения может оказаться полезной. — И, попрощавшись, он вышел из комнаты.
Спускаясь по лестнице, Шердаков снова перебрал в уме имеющиеся в его распоряжении факты и пришел к однозначному выводу; убийцей может быть только кто-то из проживающих в доме. Но ведь все они как будто имеют алиби.
Глава III
Версии
— Идеальное преступление, — мрачно произнес Холмов, внимательно выслушав капитана. — Если все, что вы мне сейчас рассказали, — правда, то, по всей видимости мы столкнулись с тщательно спланированным убийством. Пока трудно сказать, каким образом его осуществили, но в том, что это дело рук кого-то из проживающих в доме, нет никаких сомнений. Следовательно, кто-то из опрошенных вами людей лжет — у него нет и не может быть алиби. Смерть Дворского — наглядное тому подтверждение.
Шердаков поднял на сыщика тяжелый взгляд, но промолчал.
Холмов продолжал.
— Если в ночь убийства Можаева алиби убийце было не нужно — все находились в своих комнатах и подозрение могло пасть на кого угодно, то минувшим утром все обстояло несколько иначе: весь дом был уже на ногах и многие должны были оказаться вне подозрений. (Что, кстати, и произошло!) Поэтому преступник вынужден был позаботиться об алиби. Как он это сделал, еще предстоит разгадать. На ум приходит самое простое объяснение — у него есть сообщник.
— Вы считаете, что Можаева и Дворского убил один и тот же человек? Я правильно вас понял?
— Да.
Шердаков нахмурился. Его сигарета трижды перекочевала из одного уголка рта в другой. Наконец он сказал:
— Не скрою, я много думал об этом. Вы говорите, кто-то из них лжет. Но алиби некоторых людей могу засвидетельствовать я сам: я имею в виду Марту Дворскую, ее дочь, горничную и кухарку. Кроме того, не вызывает сомнений искренность вашей жены, а значит, вне подозрений оказывается и Эмма Блиссова. Остаются четверо: доктор Энский, Денис Поляков, Кличевы. Но зачем им убивать Дворского?
— Мне кажется, — осторожно заметил Холмов, — из списка подозреваемых нельзя исключать никого.
Шердаков отреагировал несколько раздраженно.
— Я и не исключаю. Четверых. Алиби остальных меня вполне устраивают. Что же мне, не доверять самому себе? — Он встал и швырнул потухшую сигарету в мусорную корзину. — Можаева мог убить каждый, а Дворского — только один из этой четверки! Таково мое мнение. И я уверен, что оно правильное. Но проверка алиби нам ничего не даст. Нужно искать мотив убийства! Давайте порассуждаем. Кому выгодна смерть Дворского?
— Минутку. Почему вы ставите вопрос так, а не иначе? — спросил Холмов. — А если поискать того, кто желал смерти полковнику Можаеву? Ведь первым убили именно его.
Капитан задумался.
— Ясно, что между двумя убийствами существует какая-то связь. Но вы полагаете, что смерть Дворского — всего лишь следствие смерти Можаева? — спросил он.
— Да, для меня это очевидно.
— А у вас есть какие-нибудь соображения в пользу подобной версии? Кто знает, где правда? Может быть, убийца решил последовательно расправиться со всеми жильцами?