Останемся чужими

Златова Тата

– Странно, что она попросила позаботиться о Кате именно тебя.

– Угу.

– А обо мне ничего не написала.

– Ну как же, написала. Что ты отец.

– Но выстроила текст так, будто я готов отказаться от собственной дочери!

– Наверное, не была в тебе уверена, – пожимаю я плечами и чувствую, что его задели эти слова. Решаю не останавливаться: – Знала, что можешь предать.

Роберт со злостью ударяет кулаком в стену, и я испуганно зажмуриваюсь. Кажется, я уже и забыла, каким он может быть злым. Лучше с огнем не шутить…

– Я не

хотела здесь появляться. Если бы знала, что встречу тебя, то…

– Не пришла бы, знаю, – заканчивает он за меня и берет за подбородок. Вынуждает посмотреть в глаза. И мне приходится. Приходится смотреть, затаив дыхание.

Холодное спокойствие. Все в порядке. Он – уже пройденный этап. Чужой, незнакомый мужчина. Облегченно выдыхаю, удивляясь выдержке. Повторяю: незнакомый, чужой, не мой…

– А волосы перекрасила, – задумчиво произносит он, пропуская локон между пальцами. Берет за запястье, взглядом находит едва заметный шрам. Проводит по нему пальцами, вызывая в теле предательскую дрожь. – Уехала за тридевять земель, так, что и не найти.

– Захотел бы – нашел, – жестко отрезаю я, отдергивая руку.

– Искал. Без толку.

Я улавливаю в его голосе тоскливые нотки. Неужели и вправду искал? Но зачем? Чтобы сказать «прости»? Одним словом все обиды не перечеркнуть. Ничего бы его «прости» не изменило.

– Значит, плохо искал! – с ненавистью швыряю я.

Роберт сжимает мои плечи и пристально всматривается в лицо. Что-то покалывает там, внутри, и заставляет сердце стучать быстрее.

– Зачем ты так?

– Как?

– Резко.

– Как ты научил.

Роберт хмурится и стискивает челюсти. Потом выдавливает:

– Да, признаю, поступил тогда подло. Но может, тебе станет легче от мысли, что я не был с ней счастлив.

– Значит, не лжет поговорка, – ехидно бросаю я и возвращаюсь на кухню.

Шумит вода, Антонина Валерьевна домывает тарелку. Я присаживаюсь рядом с Катюшей и провожу рукой по ее мягким волосам.

– Ну, мне пора. Завтра приду.

«Попрощаться с Витой», – добавляю про себя. Как бы ни было больно и тяжело, но я должна проводить ее в последний путь. Должна забыть, оставить позади все плохое, что между нами произошло. Оставить в памяти только светлое, радостное, в надежде, что и ей там будет легко и радостно от мысли, что я ее простила.

Катюша вскакивает со стула и обнимает меня. Порывисто, крепко, своими маленькими ладошками, словно я не посторонний человек, словно я значу для нее больше, чем есть на самом деле. К моим глазам подступают слезы. Я проглатываю ком, опускаюсь на корточки и произношу:

– Ты не одна.

Глажу ее по хрупкому детскому плечу, слегка улыбаюсь, а потом быстро выхожу, не желая продлевать тяжелые минуты. Взгляд, полный отчаяния и мольбы, отпечатается в памяти так крепко, что у меня бешено стучит сердце, пока вожусь с верхней одеждой.

Смерть никого не щадит. Не жалеет ни маленького ребенка, ни несчастную мать. Просто приходит внезапно и забирает свое. Пролетают столетия, меняются эпохи, но одно остается неизменным…

Я

мысленно приказываю себе замолчать. Если продолжу в том же духе, то опять впаду в депрессию. Этого нельзя допустить. Вита надеялась на меня, верила, что я смогу поддержать Катюшу на первых порах, помогу пережить ей это горе. Раз уж мне удалось наладить с ней контакт, я должна держаться.

С такими мыслями я поворачиваюсь лицом к двери, чтобы щелкнуть замком. В эту секунду за спиной раздаются шаги – слишком узнаваемые.

– Аня, нам надо поговорить.

Я зажмуриваюсь. Нет, пожалуйста, нет. Мысленно считаю до трех и поворачиваю замок. Если бы и с сердцем было так просто: захлопнул дверь и оставил прошлое позади…

Я спускаюсь по ступенькам и задерживаюсь на одном из этажей. Прислоняюсь к стене, прикладываю руки к груди, пытаясь унять бешеное сердцебиение.

Если бы ни Катюша, ни за что бы не пошла туда, где Роберт! Но я должна исполнить последнюю волю покойной, даже если придется ради этого опять разорвать свое сердце.

Глава 3

Не думала, что это будет настолько тяжело. До этой минуты мне казалось, что я давным-давно вычеркнула Виту из жизни и больше ничего, связанное с ней, не сможет меня взволновать.

Но я ошиблась. Одно дело – забыть о человеке, и при этом знать, что он где-то там, ходит по улицам, как-то живет… Другое – понимать, что его больше нет. Даже если однажды ты его простишь, вспомнишь без обиды и злости, захочешь набрать номер или хотя бы посмотреть со стороны, – уже не сможешь. Ведь все, что от него осталось, – лишь образ в голове, обрывки фраз, какие-то ассоциации.

И вот сейчас, глядя на деревянный крест, я ощущаю странную пустоту. Как бы я ее ни ненавидела, ни злилась, Вита больше никогда не появится в моей жизни. Мы не столкнемся случайно на одной из улиц, не зайдем на странички друг друга, чтобы посмотреть, как сложилась жизнь, не услышим какие-то сплетни от общих знакомых.

– Прощай, – шепчу, чувствуя, как к глазам подступают непрошеные слезы.

Я не хочу думать, что сейчас испытывает Катюша. Это немыслимо представить. Она осталась с бабушкой дома. Кто-то из соседских детей пришел к ней поиграть, чтобы девочка не зацикливалась на своем горе, но я знаю: ей сейчас еще тяжелей, чем мне.

Она потеряла самого близкого человека, а вместе с ним ушло все самое светлое и радостное, что было в ее жизни. И неизвестно, что ждет ее в будущем. Есть отец, от которого она отвыкла… Чужой, уже посторонний для нее дядя, со своей устоявшейся жизнью. Бабушка, которая не меньше убита горем. И малознакомая женщина, когда-то дружившая с мамой. Весь привычный мир рухнул. Конечно, она переживает. Боится. Как ей помочь?

Я вздрагиваю, почувствовав на плече чью-то руку. Резко разворачиваюсь и вижу Роберта. Он стоит весь в черном. Скорбный цвет придает ему мрачной притягательности. Бледное лицо, серые глаза, в которых стоит затаенная печаль, опущенные уголки губ. Кажется, он искренне скорбит…