Останкинские истории (сборник)
Шрифт:
По-прежнему в витрине на Цандера Михаил Никифорович наблюдал большой портрет Петра Дробного. Мое же недоумение вызвала фотография доктора Шполянова. Шполянов был не бас, его басом и не аттестовали. Я сначала подумал, что это не тот Шполянов, тем более что он жил в Орехове-Борисове, но на фотографии были шполяновские очки и его же усы. Рядом предлагалась в прокат лошадь с арабскими и кабардинскими кровями из гаража дома № 12 по улице Кондратюка для прогулок по саврасовским местам Лосиного острова. Сообщалось, что с середины апреля в прокат будет сдаваться конский навоз под огурцы для членов садово-огороднических товариществ. А доктор Шполянов был рекомендован останкинским
«Не втянули ли в дело дядю Валю?» — задумался я. Был момент, когда мне казалось: Валентин Федорович лишь делает вид, что он вулкан погасший и умиротворенный. И еще мне казалось, что дядя Валя готовит себя в боевики-одиночки, а сам скрытничает. Теперь приходили мысли: а не пересидел ли дядя Валя в своем скрытничестве, не замерзла ли его душа? Но ведь и ложными могли быть мои предположения о скрытничестве дяди Вали. В сухие дни я дважды заглядывал из любопытства на Лебединую площадку. Самого дядю Валю в те дни я там не обнаружил. А приятельниц дяди Вали мне показывали, кое-что я и услышал о них. Но я не считал их присутствие вблизи Валентина Федоровича способным отвлечь его от генеральных устремлений. Это были женщины достойные. Труженицы. И, пожалуй, самостоятельные. В них чувствовался житейский напор. Одевались они без шика, но опрятно. Они вообще были опрятные. Такие дядю Валю не могли погубить. А скрасить его жизнь, наверное, могли. И вряд ли бы им удалось изменить устремления и натуру Валентина Федоровича, вспомните, какие годы ковали эту натуру. Впрочем, что годы и эпохи по сравнению с какой-нибудь дамой!
И вот однажды возле Аргуновской я увидел дядю Валю со знакомой мне (правда, издалека) женщиной. Валентин Федорович нес лыжи, и женщина несла лыжи. Оба они были в куртках «аляска», возможно гонконгского пошива, и вязаных шапочках динамовских цветов. Шли от десятикилометровой оздоровительной останкинской лыжни. Спутница дяди Вали была румяная, сытная, улыбалась чему-то. Дядя Валя же и теперь казался унылым и сломленным.
— Здравствуйте, дядя Валя, — сказал я. И поклонился спутнице Валентина Федоровича.
— Здравствуй, — не слишком обрадовался мне дядя Валя, потом сказал как бы вынужденно: — Знакомьтесь… Это Анна Трофимовна… Нюша… А это… — И он представил меня.
— Пончики горячие были хороши после лыж. И кофе, — сказала Анна Трофимовна.
— Какие еще пончики!.. — поморщился дядя Валя.
Тут я заметил, что на щеке Анны Трофимовны осталась сахарная пудра от пончиков.
— Ерунда это все… Все эти пампушки с трюфелями…
Я бы обрадовался, если бы Валентин Федорович вспомнил тут же, какие трюфели он кушал в компании хотя бы с Сережкой Эйзенштейном, и посрамил пончики Останкинского парка, но дядя Валя будто забыл о своей дружбе с Эйзенштейном и уж тем более с маршалом Жуковым.
— Автобус-то ваш, дядя Валя, ездит?
— Ездит. Что ему сделается? Но я, может, и уйду с базы…
— И куда?
— Зовут в пункт проката на Цандера… Мне и от дома близко, и… — Дядя Валя взглянул на Анну Трофимовну и замолчал.
— Там разве нужен водитель? — удивился я.
— Я не водителем, — сказал дядя Валя.
— Но кем?
— Кем зовут… Если дам согласие. И можно совмещать…
— Здесь большие перспективы, — уверила Анна Трофимовна.
— Я еще не дал согласие! — нервно вскрикнул дядя Валя.
— Что ты, Валентин, что ты! — принялась успокаивать его Анна Трофимовна. Но, похоже, она его укоряла.
На мгновение мне представилось, что лыжи Анны Трофимовны качнулись и готовы опуститься на голову Валентина Федоровича, но мало ли что может померещиться на Аргуновской улице.
— Собака-то ваша жива?
— Жива. Толстая, сытая собака, — сказала Анна Трофимовна. — Мы ее хорошо кормим. Ничего не жалеем. Для нее, собаки…
Дядя Валя не сразу, но подтвердил кивком уверения Анны Трофимовны.
— А не приставят ли вас в прокате к ротану Мардарию?
— Зачем?
— Ну, чтобы водить его по Останкину для оказания услуг.
— При чем тут Мардарий? — сказал дядя Валя, не глядя мне в лицо. — Никаких Мардариев! Я не знаю никаких Мардариев!
— Вы волнуете Валентина Федоровича, — расстроенно сказала мне Анна Трофимовна. — А ему нужен покой после лыж…
— Извините, — смутился я. — Действительно…
— Тебе-то еще не предлагали дела в пункте проката? — спросил вдруг дядя Валя. — Ты у них тоже в списке.
— И что же я должен делать по этому списку?
— Не знаю… может, писать сочинения.
— Какие сочинения?
— Ну, для детей сочинения… Которые на дом. Или для студентов… Форма услуг.
— Чрезвычайно польщен. А по другим предметам им от меня ничего не надо?
— Для других предметов пригласят других.
— Валентин Федорович! — строго сказала Анна Трофимовна.
— Я ничего не говорил. Я ничего не знаю, — будто опомнился дядя Валя. — Ты от меня ничего не слышал.
— Я слышал, — сказал я. — А вы еще и не дали согласия.
— Валентин Федорович даст согласие, — пообещала Анна Трофимовна. — Но необходимо обговорить условия. Чтобы потом не жалеть об автобазе. Водители автобуса на дорогах не валяются.
Теперь Анна Трофимовна гордилась Валентином Федоровичем.
— Дядя Валя, утверждают, что вы хотите бункер завести?
— Кто? — встревожился дядя Валя. — Ка кой бункер? Никаких бункеров! Пошли, пошли! Все! Покой и отдых! Пошли!
И лыжники отправились в сторону улицы Кондратюка.
Стало быть, и меня решили приставить к делу! И какая же будет установлена плата, гадал я, за сочинения, скажем, для восьмиклассников и какая для балбесов выпускников? Сколько потянет образ Печорина и сколько — Беликова, добавка выйдет Беликову за футляр и насмешки гимназистов или скидка? Я было хотел заглянуть к Шубникову, но раздумал: если им надо, сами отыщут, кстати, может, у них возникнет и конкурс на исполнителей, а мои способности вызовут и не самые лестные оценки. Что было волноваться заранее… Впрочем, относительно своего устройства в пункт проката я и не намерен был волноваться.