Останкинские истории (сборник)
Шрифт:
— Поводом к появлению у нас, Шеврикука, вы могли держать интерес к судьбе двух вещиц, — Гликерия ударила пальцем по клавише.
— Ну хотя бы, — сказал Шеврикука.
— Можете не беспокоиться. Они не утеряны и в хорошем виде.
И Гликерия соизволила повернуться лицом к Шеврикуке, подняла левую руку, на пальце ее Шеврикука увидел перстень, уже предъявленный публике в нижних палатах дома Тутомлиных и золотым ударом чуть было не сжегший там паутинью нить, державшую Шеврикуку. Монету Пэрста-Капсулы вправили в перстень. А фибулу?
— А вторая вещица с лошадиной мордой, — сообщила Гликерия, — подошла к поясу. Через день
— Этот перстень — и шорты? — все же не удержался Шеврикука.
Он чуть было не развил свои сомнения: сочетается ли свежее изделие ювелиров со спортивной одеждой, чуть было не поинтересовался, нужда или блажь заставила Гликерию гулять под сводами с веером в руке. Но мысль о суверенности причуд и прихотей Гликерии остановила его. Он разглядел левую бровь Гликерии. Она была рассечена и совсем еще не зажила. И ведь на Покровке текла по щеке Гликерии кровь. Конечно, ко скольким странностям приходилось привыкать. И все же, и все же… На плечах, руках, лицах Дуняши и Гликерии Шеврикука видел следы противостояния на Покровке, для других уже исчезнувшие, они его не трогали, а вот рассеченная бровь озадачивала… Ну ладно. Вглядываться в лицо Гликерии Шеврикука себе запретил, полагая, что на это есть причины. Серые глаза Гликерии были надменно-враждебные, и это Шеврикуку устраивало. При этом он, Шеврикука, был перед ней и его перед ней не было. В глазах Гликерии появилось знакомое Шеврикуке свечение, обещавшее игру молний, движение вихрей, ухарскую езду по вертикальной стене. Гликерия нечто обдумывала. Она, видимо, пришла к решению, а теперь в голове ее возникали подробности затеи с мелкими распутьями, выбрать единственную линию она, наверное, по обыкновению, сразу не могла, готова была нестись по всем тропам, и если он, Шеврикука, признавался сейчас Гликерией реальностью, то только для того, чтобы эту реальность с пользой поместить в свою затею. «Ага, а этот пригодится мне для…» «Пригожусь, как же, пригожусь, — думал Шеврикука. — Но и вы мне пригодитесь…»
— По-моему, вы рискуете, — сказал Шеврикука, имея в виду перстень и улучшенный пояс для верховой езды. — Вам не кажется?
— А вам досадно? — спросила Гликерия. — Или боязно, за себя, естественно? Или вам жалко?
— Мне не боязно и не жалко, — сказал Шеврикука. — И риск я держал в соображении совсем иной.
— Я поняла, — сказала Гликерия. — Кстати, если вам нужны ваши вещицы, то пожалуйста…
— Нет, пока они мне не нужны, — сказал Шеврикука. — Может быть, и вовсе не понадобятся. Может быть, они и никому не понадобятся. В том числе и вам.
— Вот как?
— Не исключено, — сказал Шеврикука.
Невзора-Дуняша взяла новую грушу.
— Он у нас будет проводником, Гликерия Андреевна, — объяснила Дуняша. — Из него выйдет проводник.
— Дуняша, я не просила тебя… — нахмурилась Гликерия.
— Гликерия Андреевна, он ведь долго будет церемониться и делать вид, что ни о чем не знает, — сказала Дуняша. — А я уверена, что такой любознательный и проныра не мог не быть на Покровке.
— Проныра? — спросил Шеврикука. — Или пройдоха?
— И проныра! И пройдоха! Ведь был там?
— Ну был.
— Вот! — обрадовалась Дуняша. — И не слушайте его объяснений, отчего он вздумал туда проникнуть. Он наврет. И Совокупеева его замечательная там геройствовала!
— Это плодотворная мысль — связать меня с Совокупеевой, — попытался улыбнуться Шеврикука, но улыбка его вышла сердитой. — Помнится мне, эта замечательная Совокупеева происходит из квартиры на Знаменке, где шляется по ночам Дама-привидение с отрезанной башкой!
— Да! Шляется! Ну и что! — возмутилась Дуняша. — А Совокупеевой или ее подельщикам, проживающим в Землескребе, дом на Покровке мог показать ты.
— Ага, — согласился Шеврикука. — Я их готовил, я с ними и репетировал. А не разумнее ли предположить, что это красавица Дуняша пригласила с неизвестными мне целями на Покровку свою квартирную приятельницу? Кстати, почему бы не привести туда отставную прокуроршу с ее семнадцатью кошками?
— И с двумя котами! — бросила Дуняша.
— И с котами! В штанах. Эффекту вышло бы больше. Богатые гости стонали бы! Хотя японцу понравилась Александрин. Более других привидений. А у японца есть вкус.
— Александрин — самозванка! — воскликнула гневно Дуняша. — А японец твой дурак!
— Прекратите перебранку, — тихо и твердо сказала Гликерия. — Стыдно и бессмысленно.
— Я молчу. Молчу, Гликерия Андреевна, — сейчас же капитулировала Невзора-Дуняша и лукавыми глазами пообещала стать паинькой. — А ты, Шеврикука, не ехидничай и не задирайся.
— Из всего разговора, — сказал Шеврикука, — я могу вывести следующее: Совокупеева действительно для вас самозванка, в сговоре с ней вы не были. Теперь ваше положение представляется вам выгодным, вы его собираетесь укрепить и использовать для… Умолчим для чего… Зачем-то вам показалось необходимым, в частности, товарищество с Совокупеевой, но не вышло, дружбы не получилось. И решено для ваших выгод сделать меня проводником.
— Мы вас не звали, — сказала Гликерия. — Вы пришли сами.
— Не звали, — согласился Шеврикука. — Но имели в виду.
— Ох, Шеврикука, то, что ты фантазер, известно всем. А ты еще и много о себе понимаешь! Тоже мне проводник! Иван Сусанин! Дерсу Узала!
— Дуняша! Прекрати! — возмутилась Гликерия. — И вытри сок на подбородке. Как ребенок! Но в том, что вы, Шеврикука, преувеличиваете свое значение, она права. Да, я о вас помнила, но из этого не следует, будто я решилась попросить вас об одолжении.
— Это так, — сказал Шеврикука. — Вы и никого не попросите о каком-либо одолжении. Но вот я появился, и некая боковая мысль обо мне, как о подсобном средстве, вроде весла, или половой щетки, или уздечки, у вас, несомненно, промелькнула.
— Промелькнула, — кивнула Гликерия. — Но теперь улетела. И видимо, навсегда.
— Другая щетка найдется, — успокоил ее Шеврикука.
— Найдется, — сухо подтвердила Гликерия. — Но это уже будет и не щетка, и не весло, и не уздечка.
— Хорошо бы не веер, — не удержался Шеврикука. — Недавно явление веера вызвало у меня мысли о провинциализме и зряшном желании выглядеть богато.
— Вас дурно воспитывали, — сказала Гликерия.
Губы Гликерии сжались. Она рассердилась, резко крутанув стул, вернулась к клавишам фортепьяно, и не вылупившиеся птенцы стали дергаться, биться в камерах несокрушимой скорлупы. Шеврикуку должны были бы выгнать, но его не гнали. Ему бы встать и уйти, но он не вставал. «Веер, веер! — пришло в голову Шеврикуке. — А сам повязывал бархатный бант!»
— Этак вы пальцы повредите, — сказал Шеврикука. — Или лак с ногтей сковырнете. Вам бы сейчас что-нибудь нежное… тиходостигаемое… Шопен… Дебюсси…