Остановка по желанию
Шрифт:
Через год-полтора отцу, как редактору местной молодёжной газеты, выделили собственную жилплощадь – в шесть квадратных метров, но с высоченным потолком и персональным красивым окном, выходящим на городской базар. В первом этаже.
В этом двухэтажном доме когда-то, до революции, жил богатый купец Аносов. А теперь тут, на улице Красной, стал жить я, мои родители и ещё фамилий десять, поскольку просторный купеческий дом с роскошным залом в семь окон по фасаду задолго до войны превратили не только в огромную коммуналку, раздербанив на клетушки, но и – опять же! – в клоповник. Здесь я и продолжил «сдавать» кровь
Между прочим, говорят, что постельные клопы упоминаются в древнегреческих источниках с IV века до нашей эры. О них рассуждал великий философ Аристотель, а Плиний уверял, что клопов можно использовать при нейтрализации змеиных укусов. Да что там! В XVIII веке Жан-Этьен Геттар, одно время бывший личным врачом Людовика де Бурбона, герцога Орлеанского, на полном серьёзе рекомендовал использовать клопов для лечения истерии.
В XVI веке завоеватели Нового Света завезли клопов в Америку, а в 60-е годы XIX века, с приходом в Туркестан русских войск, постельный клоп по-хозяйски обосновался и в Средней Азии.
Так что роль клопа во всемирной истории пока ещё ждёт своих исследователей, и, возможно, мой опыт общения с ними будет учтён пытливой мыслью серьёзной науки.
Возвращаясь к своей истории, подчеркну – не было во всём Тамбове роднее мне людей, чем семья Шавловых, в первые же дни моего появления на свет ставших моими «кровниками». Слово это различается у русских и кавказцев. У нас оно значит – родственник, брат.
Важно сказать, что, когда отец и мама приехали в Тамбов, у Шавловых уже имелся первенец, сын Володя, с рождения разбитый церебральным параличом. Володя был старше меня на год, и всю жизнь свою (до сорока с лишним лет) он прожил фактически на руках несчастных родителей – и в инвалидной коляске.
Его мама – все звали её Шурочкой – познакомилась с Шавловым и моим отцом на фронте. Она, миниатюрная, как статуэтка балерины, была отважным санинструктором и вытащила из-под пуль и снарядов не одного только своего подраненного Николая Шавлова, а очень много молодых парней и мужиков, гораздо тяжелее и больше себя. У неё и боевых наград было погуще, чем у Николая Фёдоровича!
И вот она родила мальчика с жестоким недугом. Почему же судьба не поскупилась для неё и на это испытание?! В чём был тут замысел у этой судьбы?!
Такими неразрешимыми вопросами я задавался всякий раз, когда видел Вову Шавлова в коляске, с выкрученными в стороны суставами рук и ног, с падающей головой и судорожной попыткой хотя бы в мычании что-то мне сказать. И всякий раз я поражался весёлой радости, с какой он смотрел в мои глаза! Будто меня и ждал все дни и годы, что мы не виделись. И я каждый раз с замиранием сердца подозревал, что там, внутри себя – он всё понимает, а душою ясен и здоров!
Одно из самых сокровенных воспоминаний детства – поездки в гости к Шавловым и те незабываемые мгновения, когда бросались ко мне навстречу бабушка и Шурочка, вперегонки, мимо моих родителей, как к самому драгоценному гостю, горячо загребая в многорукое объятие.
Помню их глаза того же цвета, что выцветшее небо, совсем близко. Они загораживали всё и отгораживали от чего-то. Я ощущал это своим детским сердцем, потому что в глазах их была такая любовь, словно и не они на меня тогда смотрели, а через них смотрел Господь.
Что скажешь сейчас, когда их давным-давно нет на свете, а я всё помню и помню выражение их глаз? Кто поверит, что необычайное чувство их к чужому ребёнку – спасало меня не раз в тяжкие времена жизни, что я хватался за них, бабушку и Шурочку, как за соломинку, и эта невесомая в материальном, грубом мире сила – чудом удерживала мою голову «над водой»! Не давала захлебнуться.
Разве не великие человеки – эти женщины? Легко ли им было наблюдать исковерканное собственное дитя рядом со мной? И ни разу, никому не дать почувствовать неловкость от неизбежного сравнения – ни самому Вове, ни моим родителям, ни мне. Ни единым облачком не омрачив наших свиданий!
Вот и думай, для чего судьба расставляет горькие чаши на пути людей, которым и так хватает испытаний? Взять ту же Шурочку: сколько она хлебнула горюшка на фронте, вырывая из крови и грязи чужие жизни?
А бабушка Шавловых? В возрасте тёти Шуры ей довелось пережить уничтожение Антоновского восстания на Тамбовщине в 1920–1921 годах. Что за восстание было такое, кто теперь знает, кроме историков? Кто вспоминает о нём?
А между тем «восстание Антонова», по моему разумению, одно из ключевых событий ХХ века в России! Именно тогда, на Тамбовщине, советская власть в открытую ополчилась на русское крестьянство с очевидным энтузиазмом. На русского легковерного мужика, окончательно совершив «исторический» выбор в пользу пролетариата, фактически – вполне сознательно! – принося крестьянина в жертву идеологическим химерам интернационального коммунизма и «мировой» победы рабочего класса над капитализмом.
Так Ленин «отблагодарил» деревню за то, что она поверила в его обещания «земли» после победы в Октябре 1917 года. Поверила, шагнула в революцию огромной крестьянской силушкой, уцелевшей в Первой мировой, прихватив с фронта ещё и винтовочку (80 % населения России в начале ХХ века – крестьяне), – фактически отдав коммунистам во главе с Лениным ими, мужиками, взятую власть в семнадцатом, и в Гражданскую!
Говоря попросту, Ленин, как известно, обладавший дьявольским политическим чутьём, вовремя перехватил у партии эсеров «Крестьянский наказ о земле» 1917 года, записанный эсерами буквально со слов самих крестьян, наобещал мужикам всё, о чём те грезили бесконечными «зимними ночами», взял с их подмогой власть и вначале выдернул из рядов «победителей» эсеров, поздно осознавших его политический кульбит, а потом навалился и на землепашцев, буквально задушив их грабительской продразвёрсткой, начисто опустошая крестьянские амбары для нужд революции, армии, промышленных рабочих – обрекая мужика, «косного и отсталого», на голодную смерть вместе с детьми и стариками!
Видимо, не случайно один из главных руководителей восстания, начальник милиции в Кирсанове Александр Антонов, как раз и был эсером. Не случайно и столь массовое восстание именно в Тамбовской губернии, сплошь крестьянской, когда-то зажиточной: чего стоит факт, что слой чернозёма, как говорят, уходил здесь в глубину до четырёх метров, едва ли не самый высокий показатель плодородности почвы в мире!
И то правда! Вряд ли где ещё сыщешь столь нежнейшую из всех земель землю, как на Тамбовщине!