Оставь страх за порогом
Шрифт:
– Согласен получать за работу любую валюту. Справедливо высоко ценю свое мастерство и успех, который имею у разных слоев публики.
– Что умеете делать? – спросил Магура.
– Демонстрирую сногсшибательные карточные фокусы, – с гордостью ответил претендент на работу. – Достаю из колоды любую названную карту, которая растворяется в воздухе или меняет масть. Показываю чудеса в играх «три листика», «очко», не говоря о «подкидном», в два счета обыгрываю любого. Подобными трюками удивлял сокамерников в камышинской тюрьме, «Крестах»,
– Шулера не требуются, – резко перебил комиссар.
– Но вы не видели ловкости моих рук! – обиделся картежник, но был выставлен в коридор.
Следующим оказался человек с впалой грудью, скрипичным футляром под мышкой.
– Сыграйте «Варшавянку»! – попросил Калинкин.
– Извините, при отсутствии инструмента не могу выполнить просьбу, – музыкант открыл футляр, где лежали носильные вещи. – Пришлось расстаться со скрипкой в голодное время, но могу сыграть на барабане, если такой представите.
– Барабана нет, – ответил Магура.
Больше желающих получить работу не было.
Калинкин приступил к исполнению обязанностей интенданта комиссариата, получил в продотделе пять фунтов гречневой крупы, два каравая хлеба, шесть кусков поташного мыла, фунт сахара-рафинада, сто граммов дефицитной соли и решил исправить подавленное настроение комиссара.
– Предлагаю поискать артистов в трансчека. В ихней кутузке разный народец, можно отыскать и артистов.
Совет был дельным. Магура поспешил на станцию в местную чрезвычайку. Предъявил мандат и получил позволение познакомиться с задержанными.
– Имею артистов на любой вкус, – похвастался начальник. – Есть цыган-конокрад, схватили, когда уводил у станичников коней. Имеется спекулянт, врет без зазрения совести, будто вез мешки с зерном для голодных детишек. Покажу наперсточника, облапошивающего на рынке доверчивых. Еще есть без документов, талдычит, что артист.
Последний сидел на койке, сложив ноги калачиком, мрачно уставясь в каменный пол. Несмотря на духоту, кутал горло шарфом.
– Кто будете? – спросил Магура.
– Согласно потерянному паспорту Петряев, но на афишах значусь Ярковым-Талановым, – глухо представился задержанный.
– Где работали?
– Служил богине Мельпомене на сценах ряда театров, в их числе Императорской опере в бывшей столице. Имел ангажемент в Твери, Царицыне, где партнером был великий Федор Иванович Шаляпин. Дружил с корифеями, в их числе с господином Собиновым. Имел честь исполнять заглавные партии в постановках, участвовал в концертных программах.
Фамилия арестованного была для Магуры пустым звуком.
«Здесь и сейчас, понятно, не до песен, придется покупать кота в мешке. Если приврал, что певец, верну обратно, но сдается, что говорит правду».
– Беру, – решил комиссар.
Петряев встал перед Магурой, заикаясь, спросил:
– Простите, куда берете?
– На работу в комиссариат искусств. Он, понятно, не Императорский театр, но иного места работы вам не найти, – чекист обернулся к начальнику трансчека: – Еще артисты имеются?
– У меня что не арестант, так чистый артист в своем деле, – ушел от ответа начальник. – Один мастак лазить по чужим карманам, срезать на ходу подметки, не говоря про часики. Другой рисует червонцы так, что не отличишь от настоящих.
По пути в гостиницу Магура узнал от Петряева, что того зовут Кириллом Евгеньевичем, от роду пятьдесят пять лет, в Нижнее Поволжье приехал, поверив антрепренеру, посулившему выступления в концертах, приличный заработок и удравшего с документами.
– Паспорт выпишут новый, – успокоил Магура. Хотел обрадовать, что жить предстоит в гостинице, как с платформы раздался душераздирающий крик:
– Убьет, затопчет! Тикайте, люди добрые!
Кричала казачка, причиной был жеребец, который с громким ржанием бил копытом, мотал головой, а стоило бойцу чуть ослабить повод, взвился на дыбы, вырвался и опрометью понесся по перрону, распугивая поднявших невообразимый гвалт ожидающих состав.
Неожиданно на пути ошалевшего жеребца встала хрупкая женщина.
– Точно убьет, – предположили рассыпавшиеся в разные стороны люди.
Женщина не шелохнулась. Спокойно, даже невозмутимо ждала приближения коня и, когда тот сбавил бег, собрался свернуть, схватила за узду.
– Шалишь! Порезвился, и хватит, – бесстрашная женщина похлопала дрожащего жеребца по мокрому крупу, и конь, почувствовав властную руку, начал успокаиваться.
Разбежавшийся народ вернулся на платформу, подбежал и упустивший коня боец.
– Здорово приструнили, я бы ни в жизнь не сумел! Характер у Буяна истинно буйный. Никого из чужих к себе не подпускает, меня постоянно норовит укусить. Как не испугались? Могли запросто попасть под копыта.
– Не могла, – улыбнулась женщина.
– Это как же? Иль какое секретное словцо для коней знаете?
– За двадцать лет работы на цирковом манеже изучила все повадки коней, научилась делать их послушными, на представлениях заставляла танцевать, вставать на дыбы, демонстрировала высшую школу верховой езды.
Вокруг собрались оправившиеся от испуга люди. Видя интерес к себе, женщина сообщила, что в молодости была наездницей, ныне дрессирует парнокопытных.
– Родилась, как говорится, в опилках манежа: родители работали на трапециях. Дочь – третье поколение цирковых в семье, научила ее всему, чем овладела, в верховой езде превзошла меня, что радует, чем справедливо горжусь.
Дочь, миловидная девушка с забранным на затылке пучком каштановых волос, погладила коня по крупу.
– Можешь разогреться.