Осторожно, стекло! Сивый Мерин. Начало
Шрифт:
— Ну, начнём с того, что они не ваши работники. Они работники, как вы справедливо заметили, государственные. Это раз. А во-вторых, Комитет госбезопасности имеет полное право «пускать» или «не пускать» в свои закрома тех, кого считает нужным. Как, впрочем, и мы с вами. Нет?
— Да, но…
— И никаких «но» тут быть не может.
— Но мне необходимо расследовать… — Мерин пытался пробить ледяную сталь полковничьего голоса, — расследовать, а…
— Вот и расследуйте. Доступными нам с вами способами. Ничего другого я вам посоветовать не могу.
Они замолчали. Сидорова вернулась к разложенным на столе бумагам. Мерин сидел
В приёмной сотрудники слушали происходящее в кабинете в шесть напряженных ушей.
— Что они там говорят? — прошептал Александров.
Филин скривил лицо:
— То ли очень тихо, то ли молчат. Не пойму.
— Как это молчат? Совсем? Ну-ка, дай, — Саша на цыпочках подошёл, оттолкнул Филина, приник ухом к двери кабинета. — Правда, молчат.
В кабинете Сидорова продолжала заниматься бумагами. Мерин сидел в той же позе, разве что рот закрыл.
Наконец полковница поднялась, подошла к стеллажу, включила радиоприёмник.
Александров, не поворачивая головы, прошептал:
— Танцевать, кажется, собираются.
Секретарша Шура прыснула, уткнулась в ладони.
Клеопатра Сильвестровна вернулась к своему столу, всем корпусом наклонилась к Мерину, заговорила негромко:
— Я бы на твоём месте не била копытом, а радовалась щенячьей радостью. Такие удачи выпадают не часто. Работника МУРа не пустили в камеру к мелкому кладовщику-воришке. Раскинь, о чём это говорит? Вроде бы по всем статьям — наш клиент или даже обэхаэсэсников, а поди ж ты: им государственная безопасность занимается, боится, что он своими шубами подорвёт основы нашего государства, его, так сказать, устои. Раскинул? О чём это говорит? О том, что этот воришка для нас теперь не воришка вовсе, а золотая жила, мы из него мно-о-ого чего потянуть сможем. А со своим отношением к этим проклятым шубам я, каюсь, явно погорячилась: очень даже они меня теперь интересуют. И ты молодец, что послал меня куда подальше и продолжаешь ими заниматься.
— Я вас не посылал, — испугался Мерин.
— И напрасно. Иногда полезно бывает. Ну всё, шагай, у меня дел невпроворот. Жду доклада. А насчёт кладовщика твоего я постараюсь договориться — есть у меня в их конторе неплохая зацепка. Шагай.
Она смотрела на Мерина с материнской строгостью.
Слова о «зацепке» полковница бросила не на ветер. На следующий же день Мерин, получив право на допрос кладовщика, напутствовал Филина:
— Толь, не гони лошадей, ладно? Никаких отсебятин. Посмотри на него, спроси об условиях содержания — и домой. А мы уж потом будем с их руководством говорить о его экстрадиции к нам. Главное — что он сам скажет, если скажет, конечно. Это наша пока единственная ниточка, не порви. Без этой ниточки мы в полном нуле, даже в минусе, понимаешь?
Анатолий улыбнулся и сказал только:
— Хрен бы.
— Ты прав, — без особого труда понял его Мерин, — если бы не твоё давишнее «красноречие», хрен бы я побежал к Клёпе, хрен бы она меня выслушала и хрен бы пустила в ход свою «зацепку». И предстоящее свидание тоже хрен бы мы сегодня имели. Так, что ли?
— Молоток, — Филин одобрил меринский перевод своего монолога.
— И всё-таки — не гони лошадей. Лады?
— Ну! — сказал Филин, и это означало: не грузи голову, начальник, ты имеешь дело с высоким профессионалом.
По Москве, насвистывая знаменитую мелодию
Он лихо затормозил у изолятора КГБ, вышел из машины, перепрыгивая через лужи, подбежал к милицейской будке.
Ритуал прохождения был тот же, что и накануне, разве что более тщательный: дольше проверяли бумаги, сличали фотографии, звонили, открывали засовы…
В кабинет Коняева Толя вошёл с вопросом:
— Ну что, увезли на допрос?
Коняев выскочил из-за стола, протянул Филину руку, сказал, приветливо улыбаясь:
— Нон проблем, покушали и отдыхают. Прошу, — он пропустил посетителя вперёд.
Они шли длинными коридорами, поднимались по лестницам, у постов предъявляли пропуска. Наконец остановились у железной двери. Коняев достал ключи.
— Одна такая. Люкс с видом на море, — весело сказал он и жестом пригласил Филина войти.
Толя перешагнул порог.
Комната, действительно, мало походила на тюремную камеру: большая, светлая, с двумя зарешёченными окнами. У стены — журнальный столик, кресло, старый чёрно-белый телевизор… В правом углу — кровать. На ней лежал небольшого роста худощавый человек с запрокинутой головой. На пол стекала тоненькая струйка крови.
Коняев охнул. Взгляд его застыл от неподдельного ужаса.
Мерин остановил машину у бетонной высотки, щёлкнул замком, направился к подъезду. На стене рядом с дверью на чёрной мраморной доске значилось:
МЕЖДУНАРОДНЫЙ ОТДЕЛ ГРАЖДАНСКОЙ АВИАЦИИ (МОГА).
Мерин поздоровался с охранником.
— Не подскажете, как пройти к Хропцову Вилору Семёновичу?
— По какому вопросу?
— По личному, — улыбнулся Мерин и достал удостоверение МУРа.
Тот не стал его раскрывать, бегло окинул краем глаза:
— Второй этаж, пожалуйста, седьмой кабинет. Лифт направо.
— Спасибо, — Мерин пошёл по лестнице пешком и ему как раз хватило времени, чтобы выкинуть из головы возникшую грустную мысль: никогда России не быть богатой, пока у неё чиновник сидит на чиновнике и охранниками погоняет. Всегда будем «догонять и перегонять…».
Он постучал в дверь под номером 7 и… подумал, что не туда попал. Приёмная и кабинет находились в одной, метров под двести квадратов комнате, напоминавшей скорее часто показываемые по телевизору офисы воротил большого бизнеса, нежели рабочее место средней руки государственного служащего: посреди ветвистого зимнего сада голубело корыто «бассейна» с гротами, фонтанами и разноцветными рыбками, на ветвях одного из деревьев раскачивалась клетка с двумя жёлтыми попугаями, диваны и кресла приятно ласкали взгляд матовым отливом дорогой кожи.
Навстречу ему, не отрываясь от телефонной трубки, поднялся невысокий, немолодой человек с роскошной, закрывающей лоб пепельного цвета шевелюрой. Он указал Мерину на стул, даже предложил сигарету, но прервать телефонный разговор никак не мог, потому извинялся и жестами призывал к великодушию.
— Нет, нет, Бориса Георгиевича нет, Борис Георгиевич ещё в командировке, я всё доложу, да, да, да… — Этому «да», казалось, конца не будет.
Секретарша Мила, отделённая от хозяина кабинета высокой ширмой, короткими односложными репликами отвечала на непрерывные телефонные звонки и ловко управлялась с косметикой: судя по её опухшим глазам и неестественно красному носу, она недавно плакала и теперь силилась придать лицу прежнюю яркость.