Осторожно, женское фэнтези. Книга 2
Шрифт:
— Объясните же, что случилось, — опомнилась я. — Зачем…
— Все ради вас, мышка моя, — не дав мне договорить, усмехнулся мужчина.
— О чем вы? — я резко остановилась на середине проезжей дороги, освещенной желтыми шарами фонарей.
— Только не останавливайтесь, — приказал доктор. — Нас действительно ждут.
Сам он не притормозил ни на миг, словно не сомневался, что я не останусь стоять столбом, а побегу следом. В принципе, правильно не сомневался: должна же я понять, что происходит.
— Я о том,
— Понимаю. Значит… Вы это подстроили? Чтобы меня увести?
— Нет, я честно намеревался полакомиться гусем. А это — экспромт от матушки-природы.
— Так куда мы идем?
— Уже пришли.
Он указал мне на обнесенный живой изгородью домик, на пороге которого нервно переминался с ноги на ногу выдернувший нас из-за стола человек.
— Идемте, Бет, — поторопил Грин. — Помощь мне в самом деле не помешает. А вам будет внеурочная практика.
— Но…
Времени на расспросы мне не оставили. Подлетел нервный мужчина, вцепился в рукав доктора, тараторя, как замечательно, что тот пришел, и так, за рукав, потащил в дом.
Я пошла следом.
— Это — мисс Аштон, — представил меня Грин хозяину, помогая избавиться от пальто. — Сегодня она моя ассистентка.
В голове, перебивая волнение и тревожные предчувствия, пронеслась мысль о том, как бы смотрели на меня завтра на целительском, объяви я себя во всеуслышание его ассистенткой. Но этого, естественно, не будет.
Нас повели в комнаты. Хозяин шепотом рассказывал о чем-то доктору, тот так же негромко что-то уточнял, но какой-то особой обеспокоенности не выказывал, и я подумала, что случай не настолько опасный, как мнилось поначалу.
А затем услышала женский плач. Или стон? Протяжный, вымученный стон-плач, показавшийся до боли знакомым. Сердце сжалось, а ноги приросли к полу, не желая переступать порог комнаты, за которым…
— Ну что же вы, Бет? — ободряюще улыбнулся мне Грин. — Не бойтесь, я не собираюсь устраивать вам экзамен по акушерству и заставлять принимать роды в одиночку. Просто смотрите, слушайте и следуйте во всем моим указаниям.
Нужно было уйти.
Извиниться и уйти.
Я не его подчиненная, не его студентка, и не обязана слушаться.
Но все мысли и чувства, включая чувство самосохранения, вдруг отключились. Остались только рефлексы, один из которых, вероятно, — подчиняться тому, кто старше, умнее и опытнее, и кто, в отличие от меня, знает, что нужно делать.
Я кивнула и заслужила еще одну улыбку.
— Не нервничайте так. У миссис Ланфорд это уже четвертые роды. Вы и опомниться не успеете, как все закончится.
…Он не соврал: опомниться я не успела. Двигалась как в тумане. Беспрекословно делала все, что он говорил. Только внутри жглось все сильнее, и даже плакать не хотелось от пришедшего давным-давно осознания, что слезами этот жар не залить…
А потом словно лопнуло что-то.
Прорвалось.
Выплеснулось наружу, и оказалось, что это — лишь пустота. Не кровь, не яд, не гной от застарелой раны, а пустота. Словно застоявшийся в легких мертвый воздух, мешающий сделать новый вдох.
И так стало… нет, не хорошо. Больно. Стократ больнее, чем раньше. Но чувство было такое, что боль эта другая — не та, что живет годами, а чистая острая боль, как от свежего пореза, который однажды затянется. Может быть, не так скоро, как хотелось бы, но затянется. Оставит шрам на долгую память, но болеть уже не будет. Разве что самую малость. Иногда…
— Бет, — Грин выскочил на крыльцо, куда я вышла, как только он отпустил меня. — Замерзнете же без пальто… Пойдемте в дом.
— Мне не холодно, — сказала я, удивляясь тому, что, оказывается, умею говорить.
— Холодно. Вы просто не чувствуете этого сейчас, — он сжал в ладонях мои руки и заглянул в глаза, и я снова удивилась, что не отвернулась. — Простите меня, пожалуйста. Я не подумал, как это может подействовать на девушку… неопытную и…
— Нет, все не так. Это… прекрасно, правда. Так замечательно… Ребенок. Живой здоровый ребенок. Он же здоров?
— Абсолютно. Чудесный сильный мальчик.
— Мальчик, — кивнула я. — У меня тоже был мальчик. Я видела — на мониторе, на УЗИ. И потом тоже, но… на мониторе он был живой. И здоровый. Отец говорил, нужно «жигуленок» наш хоть покрасить, а то стыдно будет такого богатыря в обшарпанной колымаге возить. Часто это повторял. А потом «жигуленок» всмятку, и возить некому и некого… Такая вот вселенская справедливость…
Посмотрела на Грина, все еще греющего мои ладони в своих, и улыбнулась. Не специально — просто почувствовала, что улыбаюсь.
— Наверное, думаете, что я сумасшедшая?
— Нет, — он покачал головой. — Сумасшествие я распознал бы сразу. Но я не все понял из вашего рассказа. Что такое «жигуленок»? И «монитор»? А самое главное… кто вы такая?
Странный вопрос. Но ответ на него еще страннее: я не знаю.
— Пойдемте.
Мужчина потянул меня за руку, и я опять подчинилась. Послушно надела пальто, так же послушно переставляла ноги, позволяя вести себя куда-то.
Когда идти стало некуда, а темнота и прохлада позднего вечера сменилась уютным теплом и светом ламп, зажмурилась, на миг ощутив себя падающей в темноту терминала, а вернувшись снова в реальность, огляделась.