Остроги. Трилогия
Шрифт:
— Оружие, да? А вот это ты видел? — Ашот скрутил японцу кукиш.
— Делайте, что сказано. — Равилю тоже вооруженный конфликт в воздухе ни к чему. В смысле, ни к чему хорошему такое развитие событий не привело бы.
Четыре «стечкина» почти одновременно коснулись пола и заскользили к людям Маркуса.
— Присаживайтесь, — повторил приглашение японец, указав на топчан слева от люка, уже задраенного одним из бойцов в костюмах.
Отказаться было бы невежливо, да и в ногах правды нет. Гости приглашение приняли. Как не принять, если хозяева вооружены? Ашот тут же занозил зад, о чем сообщил окружающим, рассчитывая на сочувствие. Увы, его надежды оказались напрасными — Мариша хохотнула, Данила не сдержал улыбки.
— Разрешите? — Худощавый японец подошел ближе и протянул руку, обозначив желание взять у Равиля трость.
Вольник поднял на него зеркальные линзы. Но глаза японца были подобны черной бездне, наполненной беспросветной, смертельно опасной пустотой. Данила поспешно отвернулся. Он никогда не видел таких страшных глаз.
Поколебавшись немного, Равиль протянул японцу свое замаскированное оружие.
Ашот с Маришей переглянулись. Толстяк толкнул Дана в плечо — мол, чего это такое происходит, а? Нас что, взяли в плен? Мы добровольно сдались, да, брат?
— Ждите. — Японец спрятал пистолет в кобуру под пиджаком и, чуть ли не причмокивая от удовольствия, занялся осмотром трости. Быстро сообразив что к чему, он вынул меч и сделал пару выпадов — получилось у него ничуть не хуже, чем у Равиля, а то и лучше. Затем он спрятал меч обратно в трость. Вольник не сводил с японца зеркальных линз. В него и доставщиков всё еще целились бойцы в серых костюмах.
Вверху что-то громко щелкнуло, заскрежетало так, что у Дана заныли зубы. Присмотревшись, он заметил парочку колонок, закрепленных у потолка. В динамиках еще немного посвистело, а потом слышны стали переговоры пилотов, управляющих дирижаблем:
— Отделить лестницу!
— Есть отделить лестницу.
Щелчок. Грохот внизу — лестница отнюдь не пушинка.
— Отделить тросы!
— Есть отделить тросы.
Несколько щелчков слились в один громкий, звонкий звук. Дирижабль швырнуло в поднебесье. Резче взвыли моторы.
И тут Равиль кинулся на японца. От неожиданности Дан вздрогнул, Мариша ойкнула.
Но японец ушел от кулака, который должен был сломать ему нос и вмять осколки лицевых костей в мозг. Следующий удар пришелся ему в ребра, послышался хруст, лицо японца исказила гримаса боли. А в следующий миг набалдашник трости, стилизованный под голову зомбокабана, врезался в висок Равиля — и вольник словно поскользнулся на льду, на миг завис в воздухе горизонтально полу, а потом с грохотом упал и замер.
Лицо японца вновь стало каменным.
Боец в костюме отлип от стены и связал Равилю ноги и руки ремнями. Это хорошо. В смысле, мертвеца не стали бы пеленать.
*
Громыхнул выстрел. Гурбан зажмурился, ожидая удара в голову — он был уверен, что почувствует его за миг до смерти. Но бандитская пуля миновала его.
И впору бы радоваться, вот только на груди Бека появилось мокрое пятно — Тельняшка выстрелил в него, а не в командира чистильщиков.
По лицу Коляна стекали капли пота, он тяжело дышал, и с каждым выдохом из груди его выплескивалась алая струйка, но все же он улыбался, довольный, счастливый даже, что успел на помощь командиру.
— Я… — сказал он и осел на колени. — Я…
Гурбан кинулся к нему, попытался зажать рану:
— Доктор! Где Доктор?! Молчи, Бек, не говори ничего! Сейчас Доктор…
Но успокаивать и обнадеживать уже не надо было, потому что Коля Бек умер. Он лежал у Острога-на-колесах и улыбался в лицо Гурбану, вот только сердце его больше не билось. И даже мертвый он не выпустил из рук свой лом.
Выронив пистолет, Тельняшка схватился за бок, по которому стремительно расползалось темное пятно. Он едва стоял на ногах.
— Сюда, братва… — Кровь пузырилась на его губах. — Сюда!.. Суку одну завалить надо!..
— Как ты, командир? — Из-под колес впереди по составу выскочил Мясник. Приблизившись, он походя полоснул Тельняшку скальпелем. Тот забулькал и упал. И тогда Гурбан, выхватив из треклятой кобуры пистолет, выстрелил калужанину в голову. Да, тот и так был не жилец — ребра, легкие, вскрытое горло, — но… Хотелось хоть как-то отомстить за Бека.
— Как же ты так, Колян?.. — Гурбана толкнули в плечо, а он не заметил даже.
К составу спешили со всех сторон аборигены Калуги. Плешивый, что был у них паханом, покомандовал чуток, да сообразив, что бесполезно, пролез в поезд. Напоследок он велел передать по цепочке машинисту, что пора трогаться. У соседнего вагона завязалась драка с поножовщиной — парочка особо нетерпеливых прорывались с боем, отправляя на тот свет менее удачливых коллег и рискуя нарваться на заточенную сталь. То тут, то там раздавались выстрелы, и стрелкам давали укорот уже всем миром — срабатывал стадный инстинкт: того, кто опасен обществу, надо задавить. Вот и давили.
Из-под вагона выбрался Фаза — точно медведь из зимней берлоги выполз. Морда у него раскраснелась от напряжения: при его росте не очень-то удобно корячиться. Раздавая направо и налево оплеухи, он двинул к командиру сквозь толпу, их разделявшую:
— Вот сучьи дети!..
Подбежала Ксю, плюхнулась рядом с Беком и, рыдая, обняла его. Ероша короткий ежик волос, целовала лицо мертвеца, в глазах которого застыло удивление — смерть пришла неожиданно, сегодня Колян не собирался умирать.
— Командир, туда глянь! — Мясник указал на четверку, мчащую по крышам состава.
Это Сташев с Равилем, толстяком и девчонкой, дочерью советника Петрушевича, спешили в направлении паровоза. Живы таки, под общую раздачу не попали. А раз так, нет времени оплакивать мертвых.
— Остановить их надо… — Гурбан погладил Ксю по голове — мол, что ты, хватит уже, Бека не вернешь.
Восприняв его слова как приказ, Фаза приставил автомат к плечу, но Гурбан отвел ствол:
— Ты чего, дурья башка?! Сташева зацепишь, и всё тогда напрасно! Догнать надо. Так что бегом за мной! Живо!