Остров Дохлого дракона. Часть третья
Шрифт:
— Я позвал вас именно за этим. Я …
— Я и так знаю, что тебе нужно, Вандермаст. И назло твоим врагам скажу тебе, где две последние странички. Проводи домой самого себя. Замени чёрное на белое, преврати крест в прах, а цветы, выращенные из праха в друга, и ты обретёшь то, что ищешь. Прощай гном, бойся купающихся в роскоши и славе, — и богиня исчезла. Не сразу. Метаморфозы произошли в обратном порядке. Сначала она превратилась в сгусток света, а этот свет стал меркнуть и переходить в мерцающий всеми цветами радуги туман. Сполохи этого тумана редели, разрываясь на отдельные искрящиеся точки, пока всё это не исчезло, оставив после себя запах, который обычно бывает после сильной грозы, запах свежести, щекочущий ноздри.
Ивашка
— Да уж, помогла, — привёл его в себя заворчавший квартирант, — кусты, цветы, прах. Пойди, разберись.
— Насчёт последнего-то я догадываюсь, — прервал его Ивашка, — это про тебя. «Преврати цветы, выращенные из праха в друга». Это про папоротник и твоё заклинание, чтобы, значит, тебе твоё тело соорудить.
— Верно, — обрадовался Астадамус.
— Ну, а остальное?
— Надо подумать. Время есть. Сейчас нам нужно этих маленьких белых цветочков насобирать. Ладно, пока меня не открывай, я поразгадываю загадки, что нам богиня назадавала, — и древний маг умолк.
Томительно прошёл день. Толстун спал. Проводник занимался лошадьми. Золт вырезал из дерева какую-то фигурку, а Ивашка бродил по древнему кладбищу и выискивал наибольшие скопления папоротников, чтобы не метаться потом в темноте. Наконец начало темнеть. Развели костёр и подогрели ужин. Чтобы скоротать время Золт Вейрин стал рассказывать об этом празднике — «Дне Влюблённых». Оказывается в этот день, и ни в какой другой эльфийские девушки выбирают себе мужей. Это происходит ночью во время празднества, устраиваемого по этому поводу. Девушки выбирают из хоровода танцующих вокруг них юношей и надевают своему избраннику на голову венок. Конечно, она выбирает не среди незнакомцев. Договариваются и объясняются в любви молодые эльфы заранее, но сам момент, после которого начинается совместная жизнь, является именно праздником влюблённых. Девушка при этом поёт песни, а молодые эльфы танцуют. Потом, уже, разбившись на пары, молодые супруги гуляют по лесу, совместно играют в какие-нибудь весёлые игры. И только под утро расходятся по домам.
— Это наш главный и любимый праздник. Воспоминания о нём потом сохраняются на всю жизнь, — закончил маг свой рассказ.
— А ты принимал в нём участие? — спросил эльфа Толстун.
— Нет, не приходилось. Сначала я учился магии, потом был отправлен для описания других земель королём, потом был гребцом на ваших галерах. А сейчас уже второй год с вами плаваю, пластинки разыскиваю, да с богами воюю. Некогда всё, — усмехнулся Золт.
— Ничего, — успокоил его Ивашка, — уж на следующий-то «день влюблённых» ты обязательно попадёшь. Думаю, все наши поиски, и странствия скоро закончатся.
— Да, не плохо бы было, — согласно кивнул маг, — небольшой отдых в тихом местечке мне бы не помешал, а то уже два года сплошные путешествия и битвы. Драконы, гоблины, даже боги.
— Ну, вот следующей весной я тебя и доставлю домой, — пообещал другу Ивашка.
Забегая вперёд, скажем, что, в общем-то, так оно и вышло.
Время приближалось к полуночи, и пора было занимать места, которые днём отметил Ивашка, — где папоротник рос наиболее густо. Было полнолуние и на небе ни единого облачка — погода, как по заказу. Видно всё почти как днём. Обычно, когда рассказывают про кладбища, то придумывают, как там было страшно. Кто-то выл, что-то трещало. Но, нет. Было удивительно тихо, а старое кладбище давно заросло кустарником и деревьями и кладбищем даже не выглядело. Гномы и эльф заняли свои места и вовремя, почти сразу же кусты папоротника выбросили вверх высокую цветоножку, и тут же её верхушка стала покрываться мелкими белыми цветочками, и вокруг них разлилось бледное голубое сияние.
Ивашка, помня рассказ «дракончика», что папоротник цветёт всего несколько мгновений, стал лихорадочно срывать цветки и засовывать в заранее приготовленный мешочек. А сияние
Собранные цветы нужно было сушить в темном месте, и Ивашка решил не тянуть и начать это делать прямо сейчас. Невдалеке от костра растянули на земле кусок парусины и вывалили на неё собранные цветы папоротника. Получилась солидная горка. Эльф разложил всё это на ткани ровным слоем. В общем-то делать больше было нечего и разделив ночь на четыре вахты (не оставлять же лагерь разбитый в совершенно незнакомом месте без охраны) пошли спать.
Однако ночь прошла совершенно спокойно. Ивашка, дежуривший последним, едва показались первые лучики солнца, собрал в мешок, привядший за ночь белые цветочки, и пошёл будить друзей. Пора было собираться в обратный путь. Дел впереди была целая куча. Перекусили наспех остатками вчерашнего праздничного ужина и, сложив палатку, навьючив лошадей, тронулись в путь. Назад шли знакомой уже дорогой, так, что было полегче, чем добираться до кладбища, не зная, что тебя ждёт за ближайшим поворотом тропинки. Правда, без приключений не обошлось, одна из вьючных лошадей на горной тропе сорвалась в пропасть. К несчастью, на неё была уложена палатка, и последнюю ночь пришлось коротать под открытым небом. Хорошо, хоть погода стояла отличная, за все четыре дня обратной дороги по небу ни одного облачка не пробежало. Каждый раз, когда вечером экспедиция останавливалась на привал, Ивашка растягивал на земле кусок парусины и выкладывал на сушку свою добычу. В тёплом сухом горном воздухе за четыре ночи цветки папоротника отлично просохли и стали хрупкими, Ивашка перетёр их в руках и стал обладателем горсточки светло-зелёного порошка с мелкими белыми чешуйками цветочков. Он показал друзьям, ради чего они потратили десять дней. Эльф молча кивнул и никаких эмоций не выказал. Зато Толстун тяжко вздохнул и покачал головой, потом высказался:
— Тяжёлая это работа, оказывается, быть магом.
В город въехали после полудня, уставшие и грязные как тролли. Ивашка сразу залез в ванну, смывать с себя двухнедельную грязь. Потом его примеру последовали и остальные. Натали устроила им царский ужин, поделилась последними новостями. Оказывается, несколько раз в их отсутствие заходил Стеньга. Всё допытывался, приехал ли в этот раз с Ивашкой Хулкур. И когда Натали сказала, что нет, сильно расстроился — кто же теперь будет выращивать деревья для мачт и сушить доски. Он так привык работать с хорошей древесиной и строить отличные корабли, что выпускать снова тяжёлые неповоротливые галеры совесть не позволяет.
— Да, надо будет ему помочь, — важно кивнул Ивашка. И заметил, как прыснули от еле сдерживаемого смеха гномики. — Неужели сделали? — сразу догадался шкипер.
Натали прижала к себе детей.
— В лучшем виде. Доски готовы. Сосны выращены, — улыбнулась она, погладив Дюшку по голове.
— Вот, — с деланным ужасом загородился от мальчика руками Ивашка, — я в его годы при слове «колдовство» сплёвывал через левое плечо. А он паршивец. Прямо посреди города представление устраивает.
— А сколько ты в его годы зарабатывал? — спросила его жена.
— Я был юнгой и получал за месяц десять дублонов, — с гордостью за своё детство, сказал Ивашка.
— А вот я заработал вчера две тысячи и позавчера тысячу, — с ещё большей гордостью закричал гномик.
— Три тысячи дублонов? — в ужасе схватился за голову Толстун.
— Три тысячи, — подтвердила Натали, — я сначала не хотела брать, но Стеньга сказал, что тогда он сожжёт все доски, которые Дюшка заготовил, а сосны срубит и пустит на дрова. Пришлось взять.