Остров Эллис
Шрифт:
— Тебе, правда, нравится наш дом? Мы с твоим дядей получали огромное удовольствие, когда обставляли его. Разумеется, Кейзи ворчал насчет счетов, но такой уж он есть, что поделать! А мебель — это самое лучшее, что мог предложить Слоан. Такая солидная, прочная… Надеюсь, что ты полюбишь все это так же, как и мы.
Бриджит обняла свою пышущую здоровьем тетушку. Вкус Кетлин не имел особого значения — Бриджит чувствовала, что у нее доброе сердце и что эту женщину она сможет полюбить.
— Я знаю, что полюблю, — сказала
«Джейми, —подумала она. — Господи! Джейми! Они же поклялись, что не причинят ему вреда…»
— Что-то не так? — спросила Кетлин.
Бриджит отвела глаза от заголовка.
«Держись естественно, —приказала себе Бриджит. — Не дай им заметить…»
— Да нет, — она выдавила улыбку. — Абсолютно ничего.
Тетушка взяла ее за руку и повела через холл к лестнице, болтая о доме и жизни Бруклина вообще. Бриджит делала вид, что слушает, но ее мысли были поглощены увиденным заголовком.
ФЕНИИ УБИЛИ ИРЛАНДСКОГО АРИСТОКРАТА!
ГРАФ УЭКСФОРД НАЙДЕТ С ПУЛЕЙ В ЗАТЫЛКЕ!
— И ты должна непременно полюбить отца Флинна, — продолжала говорить Кетлин, поднимаясь по лестнице. — Это наш священник. Такой приятный молодой человек! Все в приходе св. Джозефа любят его. Он создает фонд в пользу огнеупорного стекла в окнах, и мы с твоим дядей дали на это сто долларов.
Бриджит не могла думать об огнеупорном стекле в окнах. Она вспоминала горячие поцелуи Джейми, теплоту его тела. Теперь это тело холодное, застывшее, оно уже встретилось со смертью.
— Ты уверена, дорогая, что с тобой все в порядке? — спросила тетя, останавливаясь наверху лестницы и глядя в побледневшее лицо Бриджит.
И снова та выдавила улыбку.
— О, со мной все в порядке, — солгала Бриджит.
На самом деле она была так потрясена и испытывала такой ужас, что физически чувствовала себя совсем больной.
Марко весь покрылся потом, толкая наполненную облицовочным камнем тачку по деревянному настилу вверх на леса, где Луиджи Джамми, каменщик с крутым характером, облицовывал фасад здания для офисов на углу Первой авеню и Двадцать пятой улицы. Лучи летнего солнца блестели на его черных волосах, от которого глаза защищал повязанный вокруг лба платок.
«Боже, —думал он, — это же хуже, чем Калабрия, хуже, чем работать на земле…»
Добравшись до лесов, он стал
— Почему они не используют блок? — спросил он каменщика по-итальянски.
Луиджи Джамми работал быстро и был немногословен.
— Потому что ты дешевле.
«Я дешевле, чем стоимость блока?»— размышлял Марко.
Это был его первый день на строительстве, работа в доках продолжалась две недели и закончилась дракой с одним из портовых грузчиков, назвавшим его итальяшкой. Марко выиграл бой, но потерял работу.
— Эй, пошевеливайся? — рявкнул Джамми.
«Это же проклятое рабство! — думал Марко, злясь еще больше. — Хуже Калабрии… Зачем я приехал в эту вонючую страну?»
Мышцы у него болели, он стал спускаться обратно вниз за следующим грузом камня. Если он, Марко Санторелли, был дешевле блока, то с Марко Санторелли было не все в порядке.
Доктор Овен Титус Мур осматривал кровоизлияние глаза, который к тому же слезился. Он видел угрозу роговой оболочке глаза.
— Свет беспокоит ваши глаза? — спросил он Джорджи О'Доннелл.
Изящно одетую светловолосую ирландку знобило. За две недели с того момента, когда на Эллис Айленд у нее обнаружили трахому, «страх перед слепотой» обрел для нее совершенно новое значение.
— Да, — ответила она. — Я вынуждена была начать носить затемненные очки. И мои глаза постоянно мокнут.
— Это слезоточивость. Ваши слезы вызваны инфекцией бактерий.
— Бактерии развиваются?
— Совершенно верно. Трахома — это инфекционное заболевание.
«Знаю, —думала она. — Теперь я знаю!».
Возвращение с Эллис Айленд в Ирландию, а затем путешествие обратно в Нью-Йорк вторым классом, было для нее кошмаром полного одиночества. Состояние ее глаз быстро ухудшалось. Дядя принял ее у себя в Америке, что было большим облегчением, но теперь, на ее второй день пребывания в Нью-Йорке, сидя в кабинете доктора Мура, ей понадобилось собраться с духом, чтобы задать вопрос, который преследовал ее с того самого ужасного утра в Иммиграционном центре.
— Доктор, — сказала она спокойно. — Я ослепну?
Доктор Мур был толстым мужчиной с мягкими манерами. Но он знал, что сладкая ложь позднее вызовет жесточайшую агонию.
— Я бы хотел сказать вам, что смогу вас вылечить, — ответил он, — но не могу. У вас, мисс О'Доннелл — сильно прогрессирующий случай. Роговая оболочка ваших глаз уже пострадала от разрушения.
— Значит, вы говорите «Да»? — прошептала она.
— Да. Мы ничего не можем сделать, чтобы спасти вам зрение, — сказал он.