Остров фарисеев. Путь святого. Гротески (сборник)
Шрифт:
– Так, значит, вы женитесь на Антонии Деннант? – послышался голос справа; по грубоватой небрежности, с какою были произнесены эти слова, в говорившем можно было сразу признать человека родовитого. – Прехорошенькая девушка! Кстати, у этих Деннантов прекрасное поместье. Вы, знаете ли, счастливчик!
Это говорил старый баронет с маленькими глазами и смугло-красным лицом, брюзгливый и хитрый. Он вечно сидел без гроша, но со всеми был запанибрата и, как человек предприимчивый, общался не только с лучшими, но и с худшими людьми, а потому каждый день обедал где-нибудь в гостях.
– Этакий вы счастливчик! – повторил он. – У него чертовски хорошая охота, у этого Деннанта! Только дичь там летает уж очень высоко: в последний раз, когда я у них охотился, хоть бы одну птицу подстрелил. Прехорошенькая девушка! Этакий счастливчик!
– Вы правы, – скромно согласился Шелтон.
– Хотел бы я быть на вашем месте! Кстати, кто это сидел рядом с вами, с другой стороны? Я так чертовски близорук… Миссис Каррузер? Ну конечно!
И губы его расплылись в улыбке, которую, не будь он баронетом, можно было бы назвать плотоядной.
Шелтон понял, что в кладовой его памяти хранится табличка, исписанная анекдотами, цифрами и фактами, касающимися этой дамы. «Старое пугало считает меня счастливчиком, – подумал Шелтон, – потому что у него не заведено таблички на Антонию».
Но старый баронет уже отвернулся и с улыбкой лощеного циника стал прислушиваться к тому, о чем злословили его соседи справа.
Слева от Шелтона двое джентльменов вели оживленный разговор.
– Как! – воскликнул один из них. – Вы ничего не коллекционируете? Не может быть! Все что-нибудь да коллекционируют. Я просто не знаю, что я стал бы делать без моих картин!
– Нет, я ничего не коллекционирую. Бросил после того, как меня надули с Уокерами.
Шелтон, ожидавший услышать какую-нибудь более возвышенную причину, принялся медленно потягивать мадеру. Хозяин дома «коллекционирует» это вино, а цена на него непрерывно растет. Каждый день его не попьешь: оно стоит две гинеи бутылка! А как увеличивается его ценность при одной мысли, что оно недоступно для других! Восхитительный напиток, и цены на него все растут! Скоро его совсем нигде не достанешь – это потрясающе! Тогда никто, вообще никто не сможет отведать его!
– Хотелось бы мне иметь немножко такой мадеры, – сказал старый баронет, – но я уже выпил все свои запасы!
«Бедный старикан, – подумал Шелтон. – Ведь если разобраться, не такой уж он плохой… Мне бы его цепкость!.. У него, должно быть, очень здоровая печень».
Гостиная была полна народу; все играли в настольную игру «лошадки». И Шелтону пришлось принять участие в этой игре, затянувшейся до утра. Наконец, совсем измученный, он откланялся и уехал.
Он вспомнил свадьбу, вспомнил все подробности обеда и какое он пил вино. Настроение стало портиться. Эти люди не могут быть естественными, даже самые «шикарные», самые респектабельные: они как бы кладут удовольствие на чашу весов и стараются получить за свои деньги как можно больше.
Проезжая мимо нескончаемого ряда темных, мирно спящих домов, растянувшихся на многие и многие мили, Шелтон думал об Антонии; город только начинал пробуждаться, когда он добрался до своей квартиры. Повеял свежий предутренний ветерок; небо порозовело, но заря еще не разгорелась; на деревьях чуть дрожала листва, нигде ни звука; все молчало вокруг – слышалось лишь биение его сердца. Внезапно город словно вздохнул, и Шелтон увидел, что он не один: у его дверей спало какое-то не замеченное им ранее существо в рваных башмаках.
Глава X
Чужестранец
Человек, сидевший на ступеньках подъезда, дремал, уткнувшись головой в колени. О степени его благосостояния яснее всего говорили порыжевшее пальто и какие-то тряпки вместо носков. Шелтон хотел было незаметно проскользнуть мимо, но спящий вдруг проснулся.
– Ах, это вы, мосье! – сказал он. – Я получил ваше письмо сегодня вечером и, как видите, даром времени не терял. – Он посмотрел на свои ноги и как-то жалко хихикнул, словно говоря: «Ну и вид же у меня!»
Действительно, молодой иностранец выглядел куда хуже, чем во время их первой встречи.
– Вы понимаете, – лепетал Ферран, идя вслед за Шелтоном, который пригласил его зайти, – на этот раз я ни за что не хотел упустить случая встретиться с вами. Когда попадаешь вот в такое положение… – И лицо его искривила гримаса.
– Я очень рад, что вы пришли, – неуверенно сказал Шелтон.
Лицо его гостя обросло рыжеватой щетиной недельной давности, темный загар придавал ему здоровый вид, который никак не вязался с приступом сильной дрожи, охватившей его, как только он вошел в комнату.
– Садитесь, садитесь, – сказал Шелтон. – Ведь вы совсем больны!
Ферран улыбнулся.
– Это пустое, – сказал он. – Просто недоедание… – И он присел на краешек кресла.
Шелтон вышел и вскоре вернулся, неся виски.
– Если б я мог приодеться, – сказал Ферран, сделав глоток. – Сейчас для меня это главное. Очень уж я обносился.
И это было очевидно. Шелтон отнес кое-что из одежды в ванную и предложил гостю располагаться как дома. Пока тот принимал ванну, Шелтон вкушал всю прелесть самопожертвования: отбирал ненужные ему вещи и укладывал их в два чемодана. Покончив с этим, он стал ждать своего гостя.
Молодой иностранец наконец появился, все такой же небритый и без башмаков, но что касается остального, то даже почти нарядный.
– Вот теперь совсем другое дело, – сказал он. – Башмаки же, боюсь… – И сняв свои носки, вернее носки Шелтона, он показал потертости величиною с полкроны. – Что посеешь, то и пожнешь. Я сильно похудел, – просто заметил он. – Да, кто хочет видеть мир – должен страдать. Voyager, c’est plus fort que moi! [11]
Молодой человек произнес это не без грусти, словно намекая на некие несбывшиеся возможности, и потому Шелтону и в голову не пришло, что за его словами может крыться врожденная нелюбовь к труду.
11
Путешествия – это моя слабость! (фр.)