Остров фарисеев. Путь святого. Гротески (сборник)
Шрифт:
Чиновник из Индии дружелюбно, но не без удивления посмотрел на Шелтона и заметил:
– Вы ничуть не изменились, старина!
– Ну нет, – сказал Шелтон, – так просто вы от меня не отделаетесь. Укажите мне хотя бы один народ или даже одного человека, который бы достиг чего-то, не приложив к тому собственных усилий.
– Выходит, все мы злодеи, – проворчал Крокер.
– Вот именно, – сказал Шелтон. – Мы подчиняем себе народы, чья культура в корне отлична от нашей, и задерживаем их естественное развитие, навязывая им культуру, возникшую сообразно с нашими
– Так, значит, по-вашему, нужно отказаться от Индии? – в упор спросил чиновник.
– Я вовсе не сказал этого, но говорить, что мы приносим Индии пользу, это… гм…
Крокер сдвинул брови, стараясь уяснить себе точку зрения Шелтона.
– Ну, послушайте: стали бы мы управлять Индией, если бы это не было нам выгодно? Нет. Так вот: говорить, что мы управляем страной ради наживы, – это цинично, хотя в циничных высказываниях обычно содержится доля правды; но называть управление страной, которое приносит нам большие барыши, великой и благородной миссией – это лицемерие. Если я ударю вас под ложечку ради собственной выгоды – ну что ж, таков закон природы, но сказать, что это пошло вам на пользу, – на это я не способен.
– Нет, нет, – с испугом возразил Крокер. – Вы не убедите меня, что мы не приносим пользы в Индии.
– Одну минуту. Весь вопрос в том, как на это взглянуть. Вы смотрите на это как непосредственный участник событий. А вы отойдите подальше и полюбуйтесь. Вы наносите Индии удар под ложечку и заявляете, что это добродетельный поступок. Ну а теперь поглядим, что же будет дальше: либо Индия не отдышится от вашего удара и умрет преждевременной смертью, либо она отдышится, и тогда ваш удар, то есть, я хочу сказать, ваш труд – во всяком случае, его моральное значение – окажется сведенным на нет, а ведь вы могли бы приложить свой труд там, где он не пропал бы даром.
– Разве вы не сторонник империи? – спросил не на шутку всполошившийся Крокер.
– Право, не знаю, но я не разглагольствую о благах, которыми мы оделяем другие народы.
– В таком случае вы, значит, не верите ни в абстрактную правоту, ни в справедливость?
– Скажите на милость, какое отношение к Индии имеют наши понятия о правоте или справедливости?
– Если бы я думал так, как вы, – со вздохом произнес совсем приунывший Крокер, – я просто потерял бы почву под ногами.
– Несомненно. Мы всегда считаем, что лучше наших критериев на всем свете не сыщешь. Это главное, в чем мы убеждены. Почитайте речи наших политических деятелей. Ну не удивительно ли, как они уверены в собственной правоте! Очень приятно сознавать, что своими поступками приносишь пользу и себе и другим, но ведь если подумать, так то, что здорово одному, – другому смерть! Посмотрите на природу. Но мы в Англии никогда не смотрим на природу – мы не чувствуем в этом потребности. Наша традиционная точка зрения помогла нам набить карманы –
– Знаете, старина, это ужасно зло – все, что вы говорите, – заметил Крокер с удивлением и грустью.
– Да кто угодно обозлится, глядя, как мы – фарисеи – жиреем и надуваемся, точно воздушный шар, от сознания собственной добродетели. Порою так и хочется проткнуть его булавкой – хотя бы для того, чтобы услышать шипение выходящего газа.
Шелтон сам удивлялся своей горячности; почему-то он подумал об Антонии: вот кого нельзя причислить к фарисеям!
Крокер шагал с ним рядом глубоко огорченный, и Шелтону стало жаль его.
– Набивать себе карманы – это еще далеко не самое главное, – снова заговорил Крокер. – Человек должен действовать, не задумываясь над тем, почему он поступает так, а не иначе.
– Скажите, а вы когда-нибудь смотрите на оборотную сторону медали? – спросил Шелтон. – Скорее всего – нет. Вероятно, вы начинаете действовать, не успев обдумать все до конца.
Крокер усмехнулся.
«И он тоже фарисей, – подумал Шелтон. – Только у него нет фарисейской гордости. Вот странно!»
Некоторое время они шли молча. Крокер, который, казалось, был погружен в глубокое раздумье, вдруг произнес, посмеиваясь:
– А вы непоследовательны! Вы должны бы считать, что нам нужно отказаться от Индии.
Шелтон смущенно улыбнулся.
– Но почему бы нам не набивать себе карманов? Меня только возмущает, что мы произносим по этому поводу столько возвышенных слов.
Чиновник из Индии робко взял Шелтона под руку.
– Если бы я думал, как вы, – сказал он, – я бы и дня не прожил в Индии.
Шелтон ничего не ответил.
Ветер начал стихать, и над вересковыми просторами вновь разлилось очарование утра. Путники приближались к кромке возделанных полей. Шел шестой час, когда, спустившись со скалистых холмов, они очутились в залитой солнцем долине Монклэнд.
– Тут написано… – сказал Крокер, заглядывая в путеводитель, – тут написано, что это на редкость уединенное место.
Кругом и в самом деле никого не было, и приятели уселись под старой липой, не доходя до деревни. Дымок из трубок, истома, разлитая в воздухе, теплые испарения, поднимающиеся от земли, неумолчное жужжание насекомых нагоняли на Шелтона дремоту.
– А помните, – спросил его спутник, – помните ваши словесные бои с Бусгейтом и Хэлидомом по воскресеньям вечером у меня в комнате? Кстати, как поживает старина Хэлидом?
– Женился, – сказал Шелтон.
Крокер вздохнул.
– А вы? – спросил он.
– Нет еще, – угрюмо ответил Шелтон. – Я… помолвлен.
Крокер взял его за руку повыше локтя и, крепко сжав ее, что-то буркнул. Для Шелтона это было самым приятным из всех полученных им поздравлений: в нем чувствовалась зависть.
– Я хотел бы жениться, пока я еще здесь, на родине, – сказал чиновник из Индии после долгого молчания. Он полулежал на траве, слегка склонив голову набок и широко раскинув ноги; руки его были глубоко засунуты в карманы, по лицу блуждала рассеянная улыбка.