Остров Фереор
Шрифт:
Это уголок дворца, где каждая официальная небрежность становится достоянием всего мира. Потому что дипломатия работает полным ходом, и каждый просит инструкций у своего правительства. Шифровщики завалены работой. Все аппараты потрескивают, как в столичном центральном телеграфе. Каждый специальный провод безостановочно передает сообщения туда и обратно, доводя до истощения молекулы металла.
А па другом конце каждого провода, исходящего из Женевы, этого искусственного мозга человечества, там, в этих нервных центрах каждой страны, золотая лихорадка усиливается
XVI. ФРЕДЕРИКА.
Если бы у меня оставались угрызения совести от моей нескромности, они бы исчезли после обеда на авеню Вилье с Жаном-Полем и управляющим банком. Оба они положительно ликовали, радуясь этой неожиданной развязке.
— Никогда невозможно предвидеть, что кончится хорошо, а что плохо, — говорил господин Хото, накалывая анчоус на вилку. — Вот, например, этот секрет, который мы считали необходимым: если бы он не был нарушен, Жермен-Люка не реагировал бы таким образом, он бы продолжал политику своих предшественников… Если бы не этот матрос-журналист, бош…
— А вы этому верите?
— Почему же? Это довольно правдоподобно.
— Ну-у… Я телефонировал сегодня утром в Шербург, капитану Барко. Ни один из матросов не бежал из военной тюрьмы. Следовательно, бежал кто-либо другой… из стражи… из штаба судна.
Я сидел, как на иголках… Но мое смущение продолжалось недолго. Вскоре разговор принял другой оборот.
Оба дельца, сидевшие перед мной, не задумывались над прошедшим, в особенности когда оно было непоправимо и даже не могло ничему научить. Их интересовало только будущее и настоящее как подготовка этого будущего.
Они полагали, что несомненно состоится англо-французское соглашение. Англия для эксплоатации острова охотно образует с Францией нечто вроде синдиката, где обе дружественные союзные державы будут сотрудничать сообразно своим средствам. Это было единственное возможное, единственное выгодное для Франции решение Лиги наций.
Во всяком случае, дебаты последней займут еще несколько дней, и надо максимально использовать эту отсрочку.
До сих пор времени не теряли.
В полдень пришло сообщение по радио о благополучном прибытии на остров Фереор обоих транспортов— «Жирондэн» и «Сен-Тома», отправленных из Бреста в день нашего прибытия в Шербург. Они уже начали грузиться.
По счастливому совпадению, почти в тот же самый час транспорт «Корнуэль», который по настоянию де-Сильфража был послан на остров вместе с контр-миноносцем «Эспадон», только что вернулся в Шербург с полным грузом самородков и стал на якорь вместе с «Эребусом II».
В секрете необходимости больше не было, разгрузка обоих судов уже началась. Первые грузовики с золотом прибыли в банк в полдень следующего дня.
Чтобы предупредить какие бы то ни было случайности, два новых контр-миноносца, — «Эмерода» и «Белуга» — в тот же день снялись с якоря в Тулоне и отправились на остров.
Это все, что я узнал в этот вечер.
Мы перешли еще только к десерту, а часы показывали уже без пяти минут девять, и меня разбирало нетерпение повидать скорее Фредерику. Сославшись на очень важное, неотложное свидание, я извинился и откланялся в ту минуту, как мой друг и господин Хото перешли к вопросу об организации научной экспедиции, которую надо будет как можно скорее послать туда в случае вероятного соглашения с Англией и образования англо-французского товарищества…
— Не хотелось ли бы тебе принять участие в этой экспедиции? — спросил Ривье, провожая меня в переднюю.
Из-за Фредерики я хотел было сказать «нет», но одумался. Может быть, после предательства ее отца (я теперь в этом не сомневался) она его покинет и согласится ехать со мной?
И я ответил:
— Это очень мило с твоей стороны, Жан-Поль, но ты застал меня врасплох. Я должен подумать. Дай мне часа два на размышление.
— Это вполне основательно. И если у тебя есть друзья, которых ты бы хотел устроить… даже Жолио… им найдется место в этом предприятии…
В вестибюле «Клариджа» швейцар показался мне смущенным: я нашел, что у него очень странный вид, когда он мне ответил, что профессор Ганс Кобулер у себя. Кроме того, два субъекта, стоявшие у лестницы, люди в круглых шляпах и грубых башмаках, которых во всяком другом месте я принял бы за агентов тайной полиции, подозрительно осмотрели меня с ног до головы.
Лифт… коридор третьего этажа… Дверь номера 204…
Я опешил, когда вместо Фредерики или ее отца появился молодец с густыми рыжими усами, очевидно, тоже из этих…
Предчувствие катастрофы сжало мне сердце. Проснулось чувство виновности. Но отступать было поздно:
— Господин профессор Ганс Кобулер?
— Здесь. Войдите.
Человек пропустил меня и быстро захлопнул дверь. Через открытую дверь передней в ярко освещенной гостиной я увидел Фредерику; она стояла посредине комнаты, бледная, как смерть.
Я вошел в помещение и, переступив порог, инстинктивно оглянулся
В комнате по обе стороны двери стояли два полицейских в штатском и вызывающе посматривали на меня; в кармане одного из них явственно позвякивало железо, — это было не что иное, как ручные кандалы.
Не обращая внимания на субъекта (очевидно, комиссара), расположившегося перед американским бюро, я подошел прямо к Фредерике и взял ее за обе руки.
— О-o! Фредерика, что здесь происходит?
— Только что арестовали моего отца, час тому назад… Он покончил с собой… А я…
— Ну-с, сударыня, — прервал комиссар резким тоном, — довольно разговоров. А вы, сударь, не откажите сказать мне, кто вы такой и каковы были ваши отношения с покойным Гансом Кобулер?
Я назвался и рассказал правдиво, что видел профессора всего лишь раз, у общих друзей. Чиновник смягчился, заглянул в свои бумаги.
— Ну, хорошо. Вы можете итти. Но надо будет, чтобы вы были готовы предстать пред правосудием. Судебный следователь вызовет вас.
В это время из соседней комнаты вошел полицейский и положил на пол толстую пачку, рядом с другими подобными же.