Остров Фереор

Варле Тео

— Ясно, не правда ли? Здесь и ребенок не ошибется — остров собирается распасться. А все-таки никто не хочет мне верить, и Академия до сих пор не опубликовала моего сообщения относительно геологической структуры острова… Ну, да мне все равно. Так вот. Согласно моим последним изысканиям, остров этот состоит из двух громадных глыб, спаянных «пудингом» из хлористого металла и самородков золота, который наполняет вертикальную трещину, представляющую в разрезе порт Эребус. Надо думать, что болид происходит из абсолютно безводной планеты, где этот хлористый металл, не соприкасаясь

с водой, мог бы просуществовать целые тысячелетия… Во всяком случае, с тех пор, как болид упал в океан, эта спайка хлористого металла стала таять, и вы видите, что «талнер» ущелья исчез.

Это было бы еще ничего, если бы обе глыбы острова покоились на дне океана. Но измерения, которые мне удалось сделать с помощью моих неспециальных инструментов, дали мне возможность определить форму находящейся под водой части болида и толщу ее. Обе эти глыбы в нижней своей части имеют форму косяка и опираются на дно своими остриями. Пока они спаяны, сооружение держится как будто крепко, — но отнимите спайку, снимите вершину, которая является как бы ключом свода, и обе пирамиды рухнут, каждая в свою сторону… Итак, повторяю, спайка растаяла, как сахар, и теперь уже недель пять как между глыбами, до самого дна, нет ничего, кроме воды. — Но, господин Грипперт, — прервала Фредерика, — остался еще ключ свода… сама вершина. Вы только что это говорили… Она продержится еще долгие месяцы…

— Нет. Посмотрите, как она изъедена, глубоко разработана. Она держится уже почти на весу и каждую минуту может обрушиться всей массой на южную часть острова, что вызовет окончательный распад глыб. Для этого, впрочем, достаточно самого незначительного обвала. Да они и происходят почти каждый день, вчера на первой линии разработок убило двух рабочих… Даже при настоящем положении расхождение подвигается быстро. Южная глыба отодвигается мало-помалу, медленно соскальзывая… Да вот, судите сами. Вот вам подзорная труба с рефлектором, в котором, я уверен, пройденный ею путь…

Он навел объектив инструмента, и но очереди Фредерика, я и Лефебур смотрели в окуляр.

С медлительностью часовой стрелки, еле заметным движением белый крестик зарубки перемещается за сеткой подзорной трубы.

— Угловое движение, — продолжал Грипперт, — то есть вращение обеих глыб вокруг их собственной оси, расположенной на дне океана, сильно ускоряется. До вчерашнего вечера оно равнялось лишь полминутной дуге, и движение ускорялось приблизительно на один метр в час. А теперь дуга достигает полутора минут, то есть три метра расхождения в час…

— Значит катастрофа неизбежна? — спросил Лефебур. — Через сколько дней, думаете вы?

— Теперь уж только вопрос часов.

— Но надо эвакуировать остров! — воскликнула Фредерика как раз в ту минуту, когда я произносил ту же фразу.

Грипперт пожал плечами:

— Инженеры не хотят и слышать об этом.

— Однако, — возразила моя жена, — ведь нельзя подвергать опасности жизнь всех этих бедных людей… трехсот или четырехсот рабочих… команды обоих транспортов…

— Что вы хотите? Государственные интересы!

В эту минуту из моторной лодки «Иль-де-Франс» высаживалась вторая группа пассажиров. Первая, окончив осмотр порта Эребус, рассыпалась по склонам. Супруги Жолио заметили нас и направились в нашу сторону.

Фредерика продолжала:

— Надо всех предупредить.

— Чтобы посеять панику? — возразил я. — Нет, невозможно. Иным путем…

— Я поеду предупредить капитана Барко, — решил Лефебур. — Это человек энергичный. Он решит… Хотите ехать со мной, сударыня, и ты, Антуан? Я отвезу вас на борт «Иль-де-Франс».

— Хочешь, Фредерика?

— Нет. Это было бы подло. Мы уедем с друзьями. А вот и Жолио! Они нас заметили. Мы не можем избежать их.

— А вы, Грипперт?

— Я? Ни за что на свете. Я никогда еще не видал распадения острова, а тем менее болида. Я останусь до последней минуты, последней секунды…

— На здоровье! Но главное, никому ни слова о грозящей опасности!

И Лефебур быстрыми шагами спустился к лодке «Эребуса II».

Жолио присоединились к нам. Кино-режиссер, пришедший в восторженное настроение от всего виденного, вспотел под двойной тяжестью своей камеры и корзинки с провизией, «Звезда» заявляла, что умирает от голода.

О, этот пикник! Этот час смертельной тоски, впродолжение которого нам пришлось симулировать веселье, есть, стаканами пить шампанское по примеру других групп, рассеянных по железному склону под чудным небом с медленно плывущими молочно-белыми облаками.

К счастью, колючая проволока препятствовала доступу в опасные места на северной стороне вершины, где обвалы нагромоздили кучи осколков у подножия утеса, вершина которого начала уже склоняться. Вторая группа пассажиров, приехавших в лодке, также кончила осмотр порта Эребус и в свою очередь искала удобного местечка, чтобы приняться за еду. Как могли они так беззаботно кушать свои паштеты и пить шампанское на этой колеблющейся почве, готовой провалиться под ними?

Фредерика, видимо, страдала. У нее было как бы физическое предчувствие катастрофы, и она не сводила глаз с вершины золотой скалы, лишь изредка с опасением посматривая на меня. В этой атмосфере шутки Жолио были просто мучительны.

Внезапно, остановившись на полуслове, жена моя замерла с застывшими от изумления и ужаса глазами; машинально я обернулся. В это время в воздухе раздался глухой гул и сильный толчок поколебал почву… Отвесный хребет вершины только что обрушился на северный склон, не далее километра от нас, осыпав своими обломками железную долину.

Из всех групп доносились крики; публика вскочила в нерешительности, готовая бежать. Но так как она не знала ужасной угрозы этого обвала, а последний больше не повторялся, экскурсанты понемногу успокаивались. В порте Эребус машины работали, поезда катились по рельсам, вагонетки воздушной железной дороги скользили по кабелю, груды золота с глухим шорохом сыпались в люки обоих транспортов.

Допивали шампанское… Новые четверть часа тревоги… Фредерика и я с беспокойством прислушивались к сотрясению почвы, которое, казалось, не усиливалось. Неужели Грипперт ошибся? Что делает Лефебур?