Остров на болоте
Шрифт:
– Совсем сопьются мужики…
– Имею право отдохнуть!
– Молчи уж! ..
– Партия об народе завсегда думает – целый день на опохмелку добавила!
Растревоженным пчелиным роем гудел заплёванный Дунай. Быстрорукая Дуся то и дело давила на длинный рычаг сифона, нагнетая в большую дубовую бочку необходимое давление. Пузатые гранёные кружки совершали свои привычные круговороты – от стойки к заваленным рыбьей шелухой столам и обратно – ставились под разлив. Пена ползла через край, а ждать отстоя не у каждого хватало терпения…
– Давай, не задерживай!
– Держи, Пармёныч…
– Лёха, привет! Иди к нам…
– Дуся, ещё парочку…
Отдыхал
Сизое облако дыма дремало на промасленных кепках как на горной гряде, не желая покидать притомлённое помещение.
Все дни рождения в семье Полыниных приходились на первую неделю апреля, только у бабушки и младшего брата они были в мае. Как правило, отдельно они не отмечались, иногда сводились к какому-то одному дню, обычно к ближайшему выходному. В 66-м году воскресеньем было десятое апреля.
В этот день в клубе шёл новый фильм «Гусарская баллада». Покупая за двадцать копеек билет на дневной сеанс, Серёжа не догадывался о том, какую огромную роль в его жизни сыграет этот фильм. Он покорит его с первых кадров, с первых звуков чудесной музыки. Он пробудит в нём неведомое ещё чувство любви, накроет его с головой и навсегда войдёт в его жизнь как один из самых любимых фильмов на свете.
Серёжа сидел в своём любимом девятом ряду и, не отрываясь, следил за тем, что происходило на экране. А там творилось чудо! Он впервые увидел тот мир, которым давно и страстно увлёкся, – с того времени, когда впервые увидел пластилиновых солдатиков на столе у соседа Жени. Он уже собирал по крупицам любую информацию о периоде наполеоновских войн, что-то читал и узнавал о том славном времени, он уже любил это время, но пока не догадывался, что любовь эта останется с ним на всю жизнь, и тут такое…
Серёжа был потрясён, душа его пришла в смятение, из глаз текли слёзы. Он тайком размазывал их по щекам, опасаясь, что кто-то может заметить. Он впервые видел своих героев живыми и горько сожалел лишь о том, что так поздно родился. Вот оно – его время, в нём он должен был жить, а всё, что происходит вокруг – не его, чужое, и он тут случайный гость. По ошибке… Сердце не могло выдержать такого напора охвативших его чувств, оно захлёбывалось от любви не только к героине, но и ко всему, что творилось на экране.
Ещё никогда не был так ненавистен свет, который включили в зале, когда кончился фильм. Зачем этот свет? Хотелось ещё, ну хоть чуточку, остаться там, с ними: с гусарами, уланами и бедными французами в их прекрасном, но столь кратком историческом промежутке времени, пришедшимся на 1812-й год.
Как жаль, что уже никогда оно не повторится…
Серёжа растёр по щекам слёзы и направился к выходу. И тут его внимание привлекла белая курточка, выделявшаяся на общем тёмном фоне толпы. Серёжа присмотрелся: девушка, одетая в белую куртку, чёрный берет и бордовое платье, показалась ему красивой. Из-под берета на плечи спадали тёмные густые волосы. Выйдя на улицу, девушка повернула налево в сквер, а Серёжа пошёл направо к школе. Он смешался с шумной толпой, направлявшейся в библиотеку. Все громко обсуждали только что просмотренный фильм. На перекрёстке толпа свернула налево, и Серёжа остался один.
День был солнечный, и, хотя местами ещё лежал снег, воздух уже был накачан пьянящим запахом весны. Шагая по тротуару, Серёжа думал сначала о девушке, потом мысли вернулись к фильму. Он думал, что как было бы хорошо оказаться лет на сто пятьдесят в прошлом и мчаться вместе с гусарами по заснеженному полю и рубиться с французами, только не убивать их, так как было бы жалко и французов, и их красивые мундиры, а рубиться просто так, для радости и удовольствия души. «Какое славное было время! – снова с грустью и отчаянием подумал он. – Ну почему я так поздно родился?»
В таких расстроенных чувствах он вернулся домой, только сразу в дом не пошёл, чтобы не перебивать настроения, а направился к сараю, и только когда мысли немного улеглись и успокоились, поднялся на крыльцо. По количеству обуви на веранде Серёжа понял, что к родителям пришли гости, может быть, в связи с тем, что у отца был юбилей – сорок лет. Из-за двери слышалась музыка. Постояв некоторое время, Серёжа вошёл в дом.
Первое, что его поразило и озадачило, была знакомая белая курточка, висевшая на вешалке. Это казалось невероятным, он даже потрогал её рукой, но курточка не растворилась в воздухе. Мама, увидев Серёжу, обрадовалась и сразу познакомила его с Верой – так звали незнакомку, чья белая курточка висела на вешалке. Красота Веры поразила и смутила Серёжу. Ему ещё ни разу не приходилось так близко видеть красивую девушку, и он не знал, как себя вести. Он опустил глаза и сразу почувствовал, как сильно забилось сердце. Идеальный овал её лица ярко выделялся на фоне тёмных густых волос, спадавших до плеч, большие серые глаза утопали в длинных ресницах, а прямой нос придавал всему лицу неприступное благородство. Вера оказалась дочкой заведующей родильным отделением, в котором работала Серёжина мама.
Разглядывая Серёжу, Вера улыбалась, и это ещё больше его смущало. Чтобы скрыть смущение, он занялся пластинками. Потом достал из шкафа фотоаппарат «Смена-4» и стал фотографировать всех танцующих в комнате. Конечно, ему хотелось запечатлеть только Веру, но он боялся обнаружить своё чувство и снимал всех подряд.
Этот солнечный весенний день – десятое апреля он запомнил надолго. В этот день он трижды влюбился: в героев 1812-го года, в Шурочку Азарову, и, наконец, – в Веру.
Он вспомнил, что ещё в детстве встречался с Верой… Да, да, это была она… Она проехала мимо него на лыжах, он впервые увидел её и сразу почувствовал неосознанное к ней притяжение. Потом ещё раз он встретил её, идущую с мамой из бани. Они шли по улице, а он возвращался с горки и тянул за собой санки. Они поздоровались и пошли дальше, через сквер, а он долго смотрел им вслед и не мог сдвинуться с места. Сколько же ему тогда было? Лет семь или восемь. Но Вера года на четыре старше. Она уже окончила школу и поступала прошлым летом в театральное училище, но не прошла. Собирается поступать снова…
Гости ещё долго веселились, танцевали, снова садились за стол и поднимали бокалы. Потом все разошлись. Ушли и Вера с мамой. Когда прощались, Вера протянула Серёже руку. Он машинально взял её ладонь и ощутил её холодные и мягкие пальцы. Взглянув ей в глаза, он сразу смутился и не нашёлся, что сказать, а только молча кивнул головой и потупился.
Потом весь вечер он стоял у окна и думал о Вере. Иногда перед ним всплывал образ Шурочки Азаровой и слышалась волшебная мелодия «колыбельной Светланы», от которой замирало сердце, но снова все мысли возвращались к Вере. Это новое, охватившее его чувство он не мог ни с чем сравнить, и оно тревожило, томило душу, наполняя её ранее незнакомой сладкой тоской.