Шрифт:
«Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, – то я ничто».
Глава I
Огромный мир
Мир был огромен…
И тьма простиралась над бездонными болотами. Она приходила каждый вечер с востока, цеплялась чёрными космами за верхушки низкорослых сосен, впивалась в холодный водянистый мох, блуждала в стойбище торфяных скирд, расставленных на пружинистых картах полей, и накрывала песчаный остров с его домами, и улицами, и деревянной двухэтажной станцией, сторожившей узкоколейную железную дорогу,
Вначале была любовь, в результате которой в семь часов вечера в четверг появился на свет тот, кто возвестил о новом этапе в жизни своих родителей: фельдшера-акушерки Нины и бывшего моряка Северного флота Валерия.
Красивая была пара…
Малыш лежал в своей маленькой деревянной кроватке, сделанной руками отца. Кроватку за крючки подвешивали к потолку, и она превращалась в люльку. То, что мог он воспринять, когда открыл глаза, находилось на расстоянии вытянутой руки. В этом маленьком облаке помещались лица родителей, о которых он ничего не знал, но к которым быстро привык. Ещё было много разных и непонятных звуков. Они возникали сразу, как только он пробуждался от сна, и в этом потоке шумов нельзя было ничего разобрать, но постепенно из повторяющихся связей звуков он стал улавливать те, что повторялись чаще других. Это были звуки «папа», «мама», «баба», «Серёжа».
Мир расширялся и скоро занял пространство комнаты.
Через год, когда в марте вся страна простилась с вождём, мир дополнился деревянным ящиком со стальными подшипниками по бокам вместо колёс, который с грохотом катался по тёмному и длинному коридору дома, вселяя панику в домашних кошек и приводя малыша в неописуемый восторг…
Покинув ящик, Серёжа стал делать первые шаги.
На следующем этапе мир выплеснулся во двор, поглотив улицу, соседний двухэтажный дом, лохматого Шарика, чёрных наглых ворон и общедворового деда Барабана, сидевшего под большим деревом и выпускавшего из ноздрей густой махорочный дым. Для освоения этого мира потребовалось транспортное средство в виде трёхколёсного велосипеда. Когда подошла пора и Серёжа, преодолев домашнее притяжение, вышел в открытое пространство улиц и грунтовых дорог, границы мира стремительно раздвинулись. В конце концов они достигли своих естественных пределов – окраин посёлка, упиравшихся в торфяные болота. Как кошка, запущенная в новый дом, любопытный ребёнок знакомился с окрестными сараями, мокрыми и тесными проходами между ними, соседними огородами с высокими грядками, на которых росла вкусная морковь и горох, а также со всеми прочими нагромождениями человеческого бытия.
Жажда познания неведомого так рано пробудилась в пытливой головке кареглазого малыша, что поиски пропавшего Серёжи на долгое время стали главной заботой его двоюродной тёти Валентины, бывшей всего-то на десять лет его старше. Она находила юного путешественника в самых удалённых концах посёлка: то на станции узкоколейной железной дороги, где обитало большое чёрное чудище, умевшее громко гудеть, пыхтеть и выпускать белый пар; то на горячем, парящем круглый год ручье, вытекавшем из «кубовой», то в кузнице, где он не мог оторвать глаз от раскалённой полосы металла, из которой сосед дядя Лёша, как из меча, выделывал замысловатое орало. Однако не всегда подобные путешествия заканчивались благополучно.
Однажды за магазином малыш обнаружил огромную серую крышу. Это был врытый в землю ледник, крыша которого была покрыта чешуйчатой дранкой. Пологая, доходящая до земли крыша была похожа на спину гигантской рыбы. На неё-то и вскарабкался бесстрашный Садко. Дранка была старой, ссохшейся и вся ершилась оголёнными шляпками гвоздей. Серёже очень захотелось съехать с такой большой горки вниз, и он съехал… Он не сразу понял, что произошло, но что-то стало пощипывать сзади. Когда же он самостоятельно вернулся домой и мать увидела на месте штанов зияющую кровоточащую ссадину, она запричитала и схватила зелёнку. И тут Серёжа впервые познал, что означает слово – боль.
Самое сильное впечатление, какое он вынес из детства, случилось чуть позже, когда во дворе появился большой жёлтый экскаватор и стал зачем-то копать глубокую канаву. Посмотреть такую работу сбежалась детвора со всех окрестных дворов. Многие, чтобы лучше было видно, забирались на крыши дровяных сараев, со всех сторон окружавших жилые дома. В пятидесятые годы, когда не было ещё центрального отопления на посёлке, сараев было во много раз больше, чем домов, и в гуще их тесных проходов и лабиринте дровяных баррикад дети всегда играли в прятки и в войну.
Когда экскаватор, громко рыча, фыркая и выплёвывая чёрный дым, деловито вгрызался в дорогу, детвора зачарованно следила за действием большого зубастого ковша, поднимавшего со дна глубокой канавы бурый слипшийся грунт. Пятилетний Серёжа и его четырёхлетняя подружка Таня выбрали для себя безопасное место в стоящем у дороги пустом сарае. Через дыру в стене им было видно, как крутилась на оси, как на курьих ножках, большая жёлтая «избушка» , как опускалась и поднималась длинная железная рука с когтистым ковшом, как ползли и ложились под катки широкие, отсвечивающие металлом гусеницы, как громоздилась и росла вдоль дороги высокая земляная насыпь. Огромные куски глины вываливались из ковша и скатывались вниз. Дети не заметили, как привалило землёй дверь сарая. Они спохватились и хотели бежать только тогда, когда накопившийся отвал земли проломил дощатую стену и крыша накренилась, сократив внутреннее пространство. Тогда они поняли, что оказались в ловушке. Очередной ковш земли проломил и хлипкую крышу. Испуганные дети отшатнулись назад и забились в дальний угол.
– Мне страшно… я боюсь!
– Не бойся. Надо подождать, когда он перестанет…
– Мама! .. А если не перестанет?
– Тогда убежим!
Перспектива быть раздавленными в этой деревянной клетке становилась для малышей всё более реальной с каждой минутой. Даже для их детского сознания эти минуты показались томительными часами. Они не кричали, не звали на помощь, от страха они впали в оцепенение и смотрели, как всё ближе прижимается к ним проломленная кровля, как всё меньше остаётся у них свободного пространства. Дальняя стена сарая скрылась под грудой тяжёлой земли, комки глины уже подкатывали к ногам детей. Они сжались в комочки, обхватив друг друга руками, и тихо ждали своей участи. А жёлтое чудовище всё грызло тяжёлую землю и сыпало её на старый сарай. Сколько прошло времени, они не знали, для них оно остановилось… но, наконец, всё стихло. Только в ушах ещё по инерции продолжало гудеть.
Какое-то время дети сидели не шевелясь и прислушиваясь к звукам, доносившимся извне. Жёлтое чудище молчало, уткнув зубастый ковш в землю. Дети осторожно осмотрелись. Доски над их головами прогнулись, готовые в любой момент сломаться. Надо было как-то выбираться. Серёжа попытался отодвинуть одну из сломанных досок, она не поддавалась. Тогда он стал отгребать землю руками. Через некоторое время доска с трудом поддалась. Он попробовал просунуться в узкую щель – сначала головой, затем и всем телом и, таким образом, выбрался на свободу. Четырёхлетняя Таня последовала за ним, цепляясь своими ручками за доски и комки земли. Серёжа подхватил её за руки и потянул на себя. Выбравшись из западни, дети вскарабкались на гребень отвала земли. На другой стороне канавы увидевшие их люди стали что-то кричать им, кто-то побежал вокруг, перепуганный экскаваторщик разводил в воздухе руками и вытирал кепкой вспотевший лоб. Через минуту детей тискали в объятиях и целовали счастливые родители.
– Живы?..
– Ах, вы! .. Не сказали… ушли…
– Мама!
– Как же вы нас напугали!
– Как вы залезли туда? Ещё бы немного… и всё!
– Мы хотели посмотреть…
– Они хотели…
– Что ж ты, мать, не досмотрела?
– Надрать бы им ! ..
– Бедные мои, родненькие. Главное – живы.
Растерянные и смущённые вниманием дети всё происходящее вокруг воспринимали как сон. Они были на волосок от гибели, но по-детски до конца не осознали этого, и с момента, когда рёв экскаватора затих, их страх развеялся и быстро забылся.