Остров на карте не обозначен
Шрифт:
— Горячий парень, — сказал Борщенко. — Все у него кипит. Проворный, точный. Прозрачный, как родник. Сорвался с учебы. С третьего курса университета. Историк. Любит спорить, а если противник слабый — продолжает спор в одиночку, сам с собой…
— Сам с собой?
— Да, да! Уверяет, что так он развивает гибкость мышления… И что в этом у него… диалектическое противоречие…
— Мало у вас на судне молодежи, — заметил Рынин.
— Да… — Борщенко посерьезнел. — Надо нам быстрее восполнять потери. Морскому делу обучить — требуется время…
Снова
— Можно?
На несколько секунд дверь открылась, мелькнула голова Кости, и в каюту важно вошел огромный черный кот с лохматыми бакенбардами и длинными усами.
— Аа-а, пропавшая душа явилась, — пробасил Борщенко. — Ну, Епифан, шагай к нам!
Но кот и усом не повел. Он медленно прошествовал в знакомый угол, упруго вспрыгнул в мягкое кресло и, сверкнув изумрудными глазищами на наблюдавших за ним людей, независимо растянулся, заняв чуть ли не все сиденье. Повернув морду так, чтобы можно было изредка поглядывать на дверь, он широко зевнул и закрыл глаза.
— Откуда добыли такого идола? — улыбнулся Рынин. — Если неожиданно появится — напугать может.
— Степанов подобрал на пристани в Мурманске. Он и имя ему дал. А ребята и отчество еще пристегнули. Так вот и прижился. Уже полтора года на «Неве».
— С ним здесь сразу уютней становится.
— Вот за это и балуют его все. Домашнюю обстановку вносит — чего здесь всегда так недостает.
— Да… Как-то теперь у нас дома?… У меня ведь трое ребят. Уже взрослые почти.
— А у меня — двое. В эвакуации сейчас. Трудновато им там. Жене приходится много работать. Но что поделаешь, — не им одним тяжело…
6
В каюту вернулся Шерстнев и сразу заметил Епифана.
— Нашелся-таки, бродяга…
Епифан открыл один глаз, приветственно шевельнул хвостом, и глаз его снова успокоенно закрылся.
Шерстнев хмуро уселся за стол и обратился к Рынину:
— Еще раз прошу вас, Борис Андреевич, учтите мои соображения…
Рынин улыбнулся.
— О чем мы спорим, Василий Иванович? Корабля еще нет, и если бы даже я согласился, все равно вы вынуждены держать меня у себя… Выходит, спорим напрасно…
Шерстнев оживился.
— Но сторожевой корабль может появиться вдруг, неожиданно. И тогда, если вы согласитесь, я сразу же свяжусь с ним по радиотелефону!
— Нет, Василий Иванович! Еще раз категорически говорю: от вас я никуда не поеду! Все опасности я хочу делить с вами… Мне не нужны никакие привилегии…
Шерстнев огорченно забарабанил пальцами по столу.
— Не преувеличиваете ли вы опасность, Василий Иванович? — спросил Борщенко. — Теперь не июнь сорок первого, а сентябрь сорок третьего! В этом году фашистских подводников здорово потрепали — и у них нет лишних лодок, чтобы направлять в такие широты…
— Не то ты говоришь, Андрей! — недовольно сказал Шерстнев. — Врага надо оценивать трезво. Недооценка его так же вредна, как и переоценка. Немецкий подводный флот еще силен.
— Но для них есть более
— Вот эти-то пути и являются сейчас пустынными, Андрей! За последние полгода, то есть с марта месяца, наши союзники по этим путям не направили к нам ни одного конвоя. Опасаются за свои суда. Боятся потерь. А то, что основная тяжесть войны лежит на нас, и наших потерь они в расчет не принимают… Может быть, даже радуются им.
— Это вы, Василий Иванович, переборщили! Все-таки американцы по ленд-лизу переправили нам много грузов…
— Ах, Андрей! Мало ты еще знаешь об этих делах! — с досадой сказал Шерстнев. — Не будем сейчас говорить о них…
— Что же вы, Василий Иванович, считаете, что немцам так важен сейчас вот этот наш путь?…
— Я этого не говорю… Но напрасно ты думаешь, что немецкий штаб не в состоянии оценить значения того района, куда мы направляемся! Арктика их интересует давно…
В разговор осторожно вступил Рынин:
— Василий Иванович, не чересчур ли вы опасаетесь неожиданных неприятностей?
— Неприятности, Борис Андреевич, чаще всего бывают как раз неожиданными.
Тревожно зазвонил телефон. Шерстнев снял трубку, послушал и кинулся к двери:
— Это акустик! Подлодка у судна и, кажется, торпеда!
Он сорвал с вешалки свой непромокаемый плащ и бросился из каюты. За ним выскочили Борщенко и Рынин. И в это мгновение мощный взрыв потряс «Неву»…
7
При взрыве погибли машинист, два его помощника и матрос. Шестерых ранило. Радисты Пархомов и Мелешко находились в радиорубке до последней минуты. Открытым текстом они радировали о катастрофе и о своих координатах. Получили шифрованный ответ с указанием направления, по которому экипажу «Невы» надлежит следовать от места катастрофы на шлюпках. Навстречу им направляется спасательное судно…
Страшная рана, нанесенная «Неве», оказалась смертельной. Судно быстро наполнялось водой, все более опрокидываясь на корму. Энергичные действия Шерстнева и Борщенко предотвратили панику и суматоху. Экипаж работал слаженно, дружно. В несколько минут спасательные шлюпки с аварийными запасами продовольствия были спущены на воду. В первую же шлюпку усадили раненых…
Борщенко подозвал к себе Костю Таслунова, вручил ему непромокаемую сумку Шерстнева и сказал:
— В нашем положении, Костя, всякое может случиться. Тебе поручаю быть около Василия Ивановича и помогать ему и Рынину, когда надо. В сумке, на всякий случай, запасное шерстяное белье, куртка, меховые штаны и сапоги, теплая шапка с капюшоном, шарф, рукавицы, всякая мелочь и, если потребуется, сухой и разведенный спирт. Понял?
— Все понял, Андрей Васильевич!
— Ну, в добрый путь!