Остров на карте не обозначен
Шрифт:
Дверь поспешно закрылась. Повеселевшие пленники снова сомкнулись в тесный круг…
2
Утром всех новичков быстро и коротко опросили и заполнили на каждого карточку. Потом начали вызывать на допрос.
Силантьева задержали дольше других, и когда конвоиры втолкнули его в камеру, бушлат на нем был разорван и на лице кровоточили ссадины.
— И тебя обработали, Фома? — всплеснул руками Пархомов. — Кто же это так постарался?
— Какая-то рыжая сволочь,
— Власовец? — Все заинтересованно столпились около Силантьева. Тот, растирая кисти рук со свежими кровоподтеками, продолжал рассказывать: — Стал меня агитировать… Двинул я его в зубастую морду, но неудачно. Помешали. Схватили сзади, руки выкрутили — и в наручники!… Ну, а потом обработали, сволочи, как хотели…
К Силантьеву подсел Борщенко и стал расспрашивать… Но залязгал засов. Дверь снова открылась.
— Рынин, выходи!
Допрос Рынина затянулся надолго. Прошло не менее двух часов, пока дверь снова открылась. Но Рынина в камеру не вернули.
— Капитан Шерстнев, выходи!
Через несколько минут Шерстнев уже стоял в кабинете, где производились допросы.
Против двери за большим столом сидел гестаповец в черном мундире, с офицерскими знаками различия.
— Ближе! — приказал он конвоирам.
Шерстнева подвели к столу.
— Вы капитан Шерстнев?
— Да, я капитан Шерстнев.
— Вы говорите по-немецки? Очень хорошо. Садитесь! — Гестаповец показал на стул, стоявший у стола.
Шерстнев сел.
— Я оберштурмфюрер Хенке. У меня есть к вам несколько вопросов.
Шерстнев молча ждал.
— Ты, Фридрих, можешь пока сходить в столовую, — повернулся Хенке к переводчику. — Потом возвращайся сюда.
Переводчик сразу же вышел.
— А вы станьте за дверь! — приказал Хенке конвоирам.
Шерстнев и Хенке остались вдвоем.
— Хотите сигарету, капитан? — предложил Хенке, доставая из стола портсигар.
— Я не курю.
— Как хотите, капитан. — Хенке убрал портсигар обратно в стол. — Тогда приступим сразу к делу. Мои вопросы не будут касаться ваших секретов. Я хочу знать только одно: чем занимались ваши люди до войны?…
В ожидании ответа Хенке пристально наблюдал за лицом Шерстнева. Тот спокойно ответил:
— Я подбирал себе моряков и другими профессиями не интересовался, лейтенант.
— Оберштурмфюрер, — поправил Хенке. — Или — обер-лейтенант.
Хенке выдвинул ящик стола и, перебирая личные документы, отобранные у членов экипажа «Нева» при обыске на корабле, небрежно переспросил:
— Значит, вы не знаете сухопутных профессий своих людей?
— Нет, лейтенант, не знаю. Полагаю, что вам проще спросить их самих.
— Ваши люди, капитан, по их словам, до службы на флоте не имели никаких профессий.
— Ну что ж, значит, это так и было, — подтвердил Шерстнев. — Им лучше знать.
— И будто бы они на вашем судне впервые?
— И это верно.
Хенке
— А не можете ли вы, капитан, сказать что-либо о практической специальности доктора технических наук Рынина? Чем он знаменит? Чем занимался до сих пор?
— Вот уж чего не знаю, лейтенант, того не знаю. Для меня доктор Рынин был только пассажир. А расспрашивать его о научных делах мне и в голову не приходило. Да это и непосильно для моей старой головы.
Хенке подозрительно посмотрел на седую голову Шерстнева и злобно сказал:
— Перестаньте дурачиться, капитан Шерстнев! Не может быть, чтобы вы не интересовались этим вопросом. И вы расскажете мне все, что вы знаете о Рынине, хотите вы этого или не хотите!
— Мне сказать вам нечего, лейтенант. А ваш тон заставляет меня вовсе прекратить с вами разговор. — Шерстнев встал. — На ваши вопросы я больше отвечать не буду. Прошу вернуть меня к моей команде.
— Теперь это уже не ваша команда, а наши пленники! И вы будете, будете отвечать мне, капитан! Я заставлю вас разговаривать!
Шерстнев молчал.
Хенке резко нажал кнопку звонка на столе — и в комнату немедленно вбежали конвоиры.
Хенке указал на Шерстнева и приказал:
— В карцер!
Охранники набросились на Шерстнева, вывернули ему руки и, не давая идти, волоком потащили в карцер…
3
Следующим привели на допрос боцмана Кузьмича. Хенке сердито смотрел на его круглую лысую голову, на прокуренные усы-сосульки и не знал, что делать. Переводчик еще не вернулся, а терять лишнее время на допросы этих штатских пленных не хотелось: впереди была запланирована выпивка с капитаном подлодки Рейнером.
— Адольф! — обратился он к конвоиру. — Ты, кажется, понимаешь по-русски?
— Нет, господин оберштурмфюрер! — вытянулся конвоир. — Понимает Ганс.
— А где сейчас Ганс?
— На посту, у камеры.
— Иди смени его. Пусть он немедленно явится сюда!
Через минуту перед Хейке стоял Ганс, польщенный, что он будет выступать в качестве переводчика.
Хенке порылся в документах Кузьмича, отобранных при обыске на корабле, и спросил:
— Фамилия, имя?
— Как твой имя? — перевел Ганс.
— Кузьма Кузьмич Кузьмин.
— Почему три имя? — не понял Ганс.
— Фамильный предок мой, как можно догадаться, был Кузьма, отец — Кузьма и я — Кузьма. Вот и получается три Кузьмы, — иронически пояснил Кузьмич. — Есть еще и наша фамильная родня — кузькина мать, но ее мы приберегли для вас.
Переводчик опять не понял и долго выяснял фамильную «многоэтажность» Кузьмича.
Хенке рассердился:
— Тебе трудно переводить, что ли?
— Нет, господин оберштурмфюрер. Я просто заинтересовался. У него мать — Кузька, которая хочет к нам…