Остров Надежды
Шрифт:
Вернее всего, ассоциации с кабиной турбовинтового самолета, где заполнение вакуума, барометрическое давление не зависят от наружной среды. Только на подводной лодке не закладывает уши при изменении глубин — в сравнении с самолетом диапазон давления незначителен.
Бывает шум при погружении и всплытии — при приеме и продувании балласта и, конечно, при запуске ракет или торпедной стрельбе. Только называть шумом внезапное ударное действие запущенной из глубины ракеты — по меньшей мере неуважение к современной, ревущей технике.
Итак, вас заставили забыть об окнах
Воздух вы потребляете в законсервированных по нормам науки пропорциях. Вы должны привыкнуть к определенному конденсату, раз и навсегда отрешиться от желания прихватить росный нектар цветочной клумбы, приморский бриз или влажное приближение грозовой тучи.
Пока что грудная клетка Дмитрия Ильича, вопреки прогнозам медиков, отлично справлялась с искусственным воздухом. Еще бы! Он чище и лучше, чем на московской панели. Вредные примеси отсутствуют, не дымят трубы заводов, не проносятся стаи машин.
Турбины получают энергию от источника, не потребляющего кислород, — от атомного реактора. Таким образом, при помощи реактора «дышат» и турбины. И нет нужды искать в океане заправочные суда-водолеи.
Воздух — самое главное в герметически закрытом стальном сосуде подводного корабля. На доске — точная картина атмосферы маленького изолированного мира: температура до 25 градусов, влажность в пределах 50 процентов.
В лодке никто не замерзает, как было прежде, и никто не задыхается в теплом экваториальном течении. Кондиционирование может поспорить с привилегированными отелями и залами заседаний высшего уровня.
Курение?..
Замполит Куприянов, если обратиться к примерам, курил. Где? На суше, на берегу. Пепельница вечно была полна окурков. В поход — ни одной сигареты, так же как приказано всем. Вместо них, пожалуйста, леденцы. Куприянов пронес на борт демонстративно три килограмма леденцов: «Отныне это мои сигареты». Куприянов — политработник, он обязан так поступить. Но и остальные офицеры подчинились, причем без всякой воркотни и обид. Надо! И за матросов можно быть спокойными. Приказ! Всем так всем!
Прогулок на лыжах, как само собой разумеется, — нет; пикников на лужайках — тоже; луна и солнце превращаются в абстрактные понятия и утрачивают свою значимость, хотя полностью сохраняют поэтичность.
Команду кормят хорошо, а едят подводники из-за ограниченности движения и небольших затрат физических сил не всегда с аппетитом. Коки здесь ни при чем, они изощряются в приготовлении блюд, и все же стойко уважаются лишь флотский борщ да традиционный компот. Желающие вкушают ламинарию — морскую капусту, — морошку и чернослив. Иногда премудрые коки, осененные свыше, сочиняют мороженое — предел изобретательности и преданности своим товарищам.
Именинникам преподносят торт, грамоту, отводят место в газете или листке юмористов «Гайка левого вращения».
Так бывает в базе, на кораблях надводного плавания да и на «гражданке», поэтому мысли отрешаются от необычности положения, психика укрепляется. А поскольку речь зашла о психике… На земле имеются отличнейшие спортсмены, метатели ядра, бегуны, футболисты. Не всякий из них с места в карьер станет рекордсменом-подводником.
Другая закалка, разная клавиатура психических центров, и потому подводников не отбирают, а готовят тонко, длительно, педантично и, пожалуй, пытливо. К тому же происходит непривычная, чисто механическая смена дней, ночей, месяцев. Стрелка движется только по «московскому времени». Не всякому дозволено взглянуть через перископ и отдохнуть душой возле его голубой линзы.
Власть на корабле полно и безраздельно принадлежит только одному человеку — командиру. Территория его единоличной власти, казалось бы, невелика — суверенная площадь атомной лодки, зато в пространстве действие его государственной ответственности растянуто на 40 тысяч морских миль. Командир обязан выполнить приказ, заставить верить себе подчиненных, уметь сосредоточиваться на главном, не поддаваться панике, мужественно встречать любую опасность: он последним покидает корабль.
В истории советского подводного флота не было случая неисполнения приказания. Ни одна подводная лодка не была захвачена врагом, как никогда не спускал своего знамени перед противником ни один надводный корабль, дравшийся под советским флагом. Славные традиции повышали чувство ответственности.
Волошин по праву считался ветераном молодого атомного подводного флота. Он ходил к полюсу, Беринговым проливом — в Тихий. Однако своими знаниями не кичился и на этот поход вымолил, вернее, выбил себе штурманом прославленного аса-полярника Стучко-Стучковского.
Старший помощник Гневушев плавал с Волошиным, сработался с ним, понимал его с полуслова и старался не докучать мелочами. Команда подобралась на славу, почти без новичков, проверенные в Арктике офицеры, старшины и матросы. Значки отличников и участников дальних походов почти у всех, а кое-кто имел ордена и медали.
Продолжалось движение к полюсу. Именно — движение. Размеренный гул турбин, вращение бронзовых винтов ощущались организмом. Дмитрий Ильич потрогал виски — испарина, ему показалось — ломит голову в затылочной части. Оглянувшись, воровски проглотил пилюлю, поискал воды, приник прямо к крану, запил.
В каюту бесшумно вошел Лезгинцев, остановился, что-то поискал хмурыми глазами, присел на корточки возле шкафчика, принялся проворно перебирать книжки и тетради.
— Питьевая вода там, — быстро перелистал тетрадку, — если желаете, в кают-компании можно получить кофе.
— А-а, это вы, Юрий Петрович?
— На меня не обращайте внимания. В походе я буду плохим собеседником, а тем более застольным… Это ваши книжки? Понимаю. Куприянов нагружает пассажиров по линии общества «Знание». Я их переложу в сторонку. Ишь сколько вы награбастали… — Нашел необходимое ему, какую-то запись, скрутил тетрадь трубочкой, прихватил несколько яблок из корзины. — Вы не стесняйтесь, милый друг, пока ранет еще жив. Я его быстро перетаскаю своим ребятишкам.