Остров пропавших девушек
Шрифт:
Увидев на их лицах страх, Мерседес приходит в восторг. «Ох, мама, мама. Ты великолепна».
Добравшись до Мадилены Харуй, Ларисса хватает ее обеими руками. Той, должно быть, лет семьдесят, если не больше. «Да и плевать! — думает Мерседес. — Чем они старше, тем дольше нас изводят». Подтащив старуху к верхней ступеньке лестницы, мать изо всех сил толкает ее в спину. Та спотыкается, соскальзывает на пару ступенек вниз, угрожающе кренится, широко разинув рот, но все же ей удается устоять на ногах.
— Ларисса! Прекрати! Остановись! Что
Герцог лишь наблюдает, не вмешиваясь в происходящее. Кровь отхлынула от его лица, но других признаков волнения он не выказывает.
От толпы отделяются полдюжины мужиков и бросаются на ее мать. «Опять мужчины! — думает Мерседес. — Опять они! Нам от них в жизни не избавиться».
Ларисса брыкается, размахивает руками и изрыгает свою ярость. Они оттаскивают ее назад, но она все равно умудряется наградить увесистыми пинками пару трясущихся от страха женщин, ставших для нее мишенями.
— Пустите меня! — орет меня. — Пустите!
Ее стаскивают по ступеням на площадь и держат среди лежащих на земле тел, чтобы не дергалась. Судорожно хватая ртом воздух, она обрушивает на собравшихся свое презрение.
— Вы! — орет она. — Вонючие… убийцы! Убили мою дочь, а теперь приперлись на ее похороны? Проваливайте! Убирайтесь отсюда! Я не хочу вас здесь видеть! — Потом могучим усилием вырывается из рук тех, кто ее держит, поворачивается к толпе и вопит: — Пошли вон отсюда все! Вы слышите меня? Это вы все ее убили. Лицемеры! Долбаные вонючие лицемеры! Все до последнего! Я не хочу вас здесь видеть!
Грудь у нее вздымается. Мужчины отступают, проникшись к ней внезапным уважением.
«Они знают, — думает Мерседес, — знают, что она права».
А Серджио мучительно заламывает руки и ничего больше не делает.
Когда Ларисса заговаривает снова, ее голос более спокойный. Но от того не менее уверенный. Она глядит по сторонам, а соседи отводят глаза.
— Теперь гордитесь собой? — спрашивает она. — Гордитесь, что довели до самоубийства шестнадцатилетнюю девчонку?
Все хором ахают. По толпе ползет шепот.
Ларисса поворачивается обратно к церкви и смотрит на герцога. Потом поднимает руку и тычет в него пальцем, чтобы он не тешил себя иллюзиями, будто она обращается к кому-то еще:
— А вы? Вы ничем не лучше их. И давным-давно могли бы положить всему этому конец. Но нет. Вам это нравится, ведь так? Вышагивать во главе процессии, пока ведете нас на убой. Еще притащили сюда этих чванливых богачей с яхт. Вы сам один из них! По уши погрязли в коррупции. Вы такой же, как они! — Она плюет себе под ноги. — Вы ведь должны быть благородным. А посмотрите на себя. Убийца! Как и ваши друзья! Ручки свои вы, может, и не замарали, но убили ее точно так же, как и они.
Сквозь толпу протискивается Паулина Марино, встает рядом с ней, складывает на груди руки, поворачивается к остальным женщинам и говорит:
— Это были наши сестры. Наши дочери.
—
— Нет! — гневно возражает она. — Этому надо положить конец. — Потом поворачивается к церкви и кричит: — Уходите! Вон отсюда!
Беата Винчи выступает вперед, подходит к ним, становится рядом, сжимает руку в кулак и грозит угнетателям. Потом Химена Вигонье сжимает плечо Мерседес, улыбается улыбкой такой доброй, что у девочки чуть не разрывается сердце, и тоже присоединяется к ним.
Другие женщины, одна за другой, тоже обретают голоса, протискиваются вперед, не обращая внимания на своих мужчин, встают у подножия лестницы и кричат:
— Уходите!
Неизвестно откуда взявшийся камень задевает щеку одной из их мучительниц, и Мерседес понимает, что с этой минуты их жизнь изменилась навсегда.
Герцогу хватает приличия, чтобы устыдиться, хотя бы на секунду. Но уже в следующее мгновение святой отец берет его под руку и ведет за собой к резной двери храма. А горстка мужчин — тех, кто понимает, с какой стороны на хлеб мажут масло, включая Космо Альберта, нотариуса Бочелли и, к неизбывному стыду Мерседес, ее собственного отца, — взбегают по ступенькам и смыкают строй, чтобы защитить герцога от толпы.
Кто-то берет ее за руку. Она смотрит вниз, затем поднимает глаза и видит, что это Феликс Марино. Он молча стоит рядом с ней, пока дверь церкви с грохотом затворяется, женщины кричат, а Мерседес горюет по сестре.
50
Серджио заявляется домой только через два дня. Не говорит ни слова. Где он был, они не знают. Знают лишь, что не в барах и не у соседей. В последний раз его видели, когда он бежал по ступеням церкви, пока святой отец с герцогом спешили укрыться внутри. Они Видели, как он проскользнул в дверь перед тем, как ее закрыли.
С его появлением все проясняется. Когда в порт въезжает присланный из замка лимузин и из него выходит Серджио, таща за собой огромный чемодан, они сразу же понимают, где он был. Предатель. Гнусный предатель. Они убили его дочь, а он с ними заодно.
Серджио проходит в дом через ресторан. Женщины, собравшиеся в тени terasa за семейным столом, молча наблюдают за ним. А когда он исчезает внутри, Паулина накрывает ладонью руку Лариссы, чуть ее сжимает, и они застывают в ожидании.
Через двадцать минут он появляется снова, волоча за собой по плиткам все тот же чемодан. На плече — вещмешок. Смотрит угрюмо, как подросток. Но при этом преисполнен невероятного самодовольства, благодаря которому они сразу догадываются, что будет дальше.
— Мне доверили ресторан на горе, — заявляет он.
Тишина. Иудины деньги. Он их принял.
— Это прекрасный ресторан, — продолжает Серджио.
Женщины смотрят на него как на навозного жука.
— Если хотите, можете пойти со мной, — говорит он, и Мерседес, к своему изумлению, понимает, что он действительно думает, что они могут согласиться.